Поэтому разговор о Пятидесятнице без разговора о Вавилоне не получится. Рассмотрим темы в двух ракурсах:

Ракурс 1: Церковь и мир

На еврейском языке слово «Вавилон» означает «смешение», т.е. «хаос», беспорядок. Так семиты «со стороны» оценили предприятие древних шумеров. Но не так оценивали свое начинание сами шумеры. Современная историческая наука открыла нам ранее неведомую грань: у шумеров тоже было слово «Вавилон», и означало оно «Врата Неба». Так часто бывает, что в двух языках однозвучное слово имеет разный смысл. Получился парадокс: То, что замышлялось как «Врата на небо», закончилось трагедией. Но как понимать это «смешение языков»? Говорится ли здесь о грамматике (к примеру, говорили все на латыни, а потом – бах! и стали говорить группами на французском, немецком и китайском, напрочь забыв латынь?). Но ведь еще в Бытии 10:31 упомянуты разные языки и наречия. Тогда о чем же говорит нам это «смешение языков»?

Вавилон относится к «языку смыслов». Всем нам на нашем родном языке знакомы такие слова, как «Бог», «любовь», «семья», «счастье», но мы вкладываем в них свои личные смыслы, оттого, говоря на одном грамматическом языке, мы не понимаем друг друга, ведь сбиты смысловые ориентиры. И наоборот: люди, которые объединены общим мировоззрением и общим духовным опытом, способны и на разных филологических уровнях выразить один и тот же общий смысл.

Кстати, понимание сказанного позволяет нам увидеть украинскую «борьбу за язык» в новом свете: Надо бороться не за грамматику, а за смыслы! Филологическое единство не способно объединить духовно. И еще: «местом встречи» становится не культура или нация, а Церковь. А Дух Святой – Он есть та «объединяющая атмосфера» и «общее достояние единого опыта», Живой Объективный Принцип нашего бытия в Единстве. Без Него мы обречены на «плюрализм смыслов». Кто-то еще не наелся плюрализма? Тогда продолжайте раскалывать Целое на фрагменты…

Печально, что сказанную истину не всегда понимают не только рядовые верующие, но и некоторые священники. Некоторые из них мыслят светскими параметрами, не просвещенными Духом Святым. Я знаю священника из одной восточноукраинской епархии, который в знак своего украинства стал со всеми (кроме архиерея, своих прихожан и членов своей семьи) и в епархиальном граде, и в соцсетях говорить по-украински. Но ввиду того, что навыков говорения у него не много и словарный запас оставляет желать лучшего, его украинство вызывает иной раз озадаченность не только у местного населения, но даже у некоторых западноукраинских собеседников, считающих, что он искажает и произношение, и грамматические формы. «Вершиной айсберга» была следующая ситуация: В соборе он обратился к своему собрату на украинском языке (с «дефектами»), на что в ответ услышал: «Пожалуйста, говори нормально – не ломай ни русский, ни украинский. Я говорю по-русски, потому что я на нем вырос и его знаю лучше, чем украинский. Здесь нет политики. Мы не выбираем язык, на котором говорили наши родители с нами с детства». На что протоиерей ответствовал: «Яка у тебе мова, такий у тебе і світогляд». Меня эта история возмутила до глубин души! Никому даже в СССР с его тоталитаризмом в голову не приходило «стигматизировать» немецкую культуру или литературу (т.е. язык) из-за того, что одним из самых страшных «гениев зла» был немец. Во время Второй Мировой Войны в МГУ изучали и немецкий язык, и немецкую философию. И немецкое сопротивление Гитлеру в Германии вряд ли бегло говорило по-русски. Да и пусть «зилот украинства» расскажет: что же такого было в «свитогляде» Пушкина, Чехова, Достоевского или того же Гоголя? И когда я спросил у своего во Христе собрата, почему он дома не общается с женой и детьми на украинском, услышал в ответ, что они «не понимают по-украински». Так, может, пастырю и отцу семейства следовало бы начать с семейного очага, там формировать «свитогляд»?

Чем приведенный мною пример – не иллюстрация «Вавилона в головах»? Но для объединения «толпы» (охлоса) в народ (демос) необходимо наличие единого «смыслового пространства», в котором бы протекало наше бытие. И этим смысловым пространством может быть только «жизнь во Христе благодатью Святаго Духа», а средой, в которой выявляется это смысловое пространство – только Церковь. Мы все себя считаем «членами Церкви», но существуем как бы в двух параллельных мирах: «тут вот я христианин, когда кадилом машу, а на улице я светский гражданин». Мы сами не впускаем благодать Пятидесятницы в нашу повседневную жизнь. А только Бог может обновить нашу повседневность, наш быт и наше мышление. Потому что только в Нем – смысл всех вещей и совокупности нашей жизни.

Эти ремарки позволяют нам по-новому увидеть и проблему Поместной Церкви: не государство должно «активно участвовать в создании Поместной Церкви», а наоборот: Народ должен начать жить Христом – реально, а не на словах. Те, кто реально «захоплены» Христом – притягиваются к полюсу Его бытия в этом мире между Вознесением и Вторым Пришествием. Этим полюсом является Церковь, свидетельствующая о Христе и совершающая Евхаристию. В Ней, получая Святаго Духа, мы обновляемся в своем самосознании, в своих поступках – во всем, а значит, и объединяемся в Истине. А такой народ способен сформировать и здравые государственные институты. Все иные пути обречены на громкий и плачевный провал.

Ракурс 2: внутреннее бытие Церкви

Увы, внутри Церкви мы повторяем ошибки светского общества. Подчеркну еще раз, что единство надо обретать и выражать на смысловом уровне, а не на уровне насильственной унификации языка и культуры. Но что мы видим внутри Церкви? – У нас тот же самый «раздрай в смыслах» и то же самое искусственное «единство» на филологическом уровне. Церковно-славянский язык уже не является языком мышления и культуры современных прихожан нашей Церкви, но мы за него, как за идола, держимся, боясь порою изменить даже слово. На праздник Вознесения Христова я служил с нашим благочинным. Я «малость» русифицирую тексты богослужения, так его аж колбасит. Когда я читал евангелие на крестном ходе, я тотально русифицировал все совершено непонятные обороты, типа «óна реста» «сердце наю» и проча. Так о. Григория аж трясло: «не читай по-русски, читай как написано». Для кого читает этот священник тексты – я не знаю.

В своей сущности «язык проявляется трояко: он используется для обозначения вещей, для общения между людьми и для обращения к Богу и слышания Его Слова. И это должен быть один и тот же язык, с помощью которого мы выполняем три действия. Ибо язык неделим… На одном и том же языке я должен читать "Господь, пастырь мой" (Пс. 22), утверждать, что "дважды два равно четырем" и спрашивать у другого человека "как поживаете"» [Розеншток-Хюсси О. Гитлер и Израиль, или о молитве // Розеншток-Хюсси О. Бог заставляет нас говорить. С. 187].

Единство языка тесно связано с единством и цельностью экзистенциального пространства:

Христианину надлежит избегать «соблазна двойной жизни: по одну сторону – жизнь внутренняя, связь с Богом, по другую, совсем отдельно – профессиональная, социальная, семейная, где толпятся и кишат мелкие земные дела. Нет, дети мои! Мы так жить не можем! Мы – христиане, а не шизофреники. Жизнь – одна, ее мы и должны освятить, наполнить Богом и плоть, и дух» (Хосемария Эскрива).

Естественно, сказанное ставит важную задачу – облагораживание самого «светского» языка и его сакрализацию или, точнее – воцерковление (как и всего нашего экзистенциального пространства). В этом смысле в пространстве любого национального языка может быть создан особый литургический язык символов и терминов. «В противоположность вавилонской башне, в Пятидесятнице преодолевается смешение языков и подается язык Духа, превращая в сакральный язык любой язык, на котором проповедуется Евангелие» [Кесич. Первый день нового творения. Воскресение и Христианская Вера. С. 187]. Действительно, молитва черпает себя в Слове, а если Церковь обращает некий конкретный национально-культурный язык в средство проповеди Евангелия, то Она просто обязана использовать этот же язык как язык Литургического Благодарения, как язык ответа на Евангельский призыв. Еще с Синодальной Эпохи в Российской Церкви происходит «раскол» сознания: Она допустила русский язык в качестве языка Евангелия, но не допустила его в Литургию. Подобным недугом страдают и некоторые другие Поместные Церкви.

«Однажды депутат Нижних Пиренеев важно спросил Бернадетту Субиру, говорит ли Пресвятая Дева на французском или на латыни. "Она говорит на диалекте", ответила Бернадетта. "На небесах не говорят на диалекте", с безапелляционной уверенностью изрек господин де Ресенье. Но Бернадетта ответила: "Если Бог не знает нашего диалекта, как можем знать его мы?"» [ Сикари о.Антонио. Портреты Святых. Т.1. Бернадетта Субиру ].

Во время таинственных явлений в Лурде один из собеседников Бернадетты Субиру, видя, что девочка изъясняется неграмотно, на простонародном «языке селян», сказал ей: «Являющейся тебе Даме следовало бы научить тебя правильно говорить по-французски», на что Субиру ответила: «В этом и состоит разница между нею и вами. Она старалась говорить на местном диалекте – только для того, чтобы мне легче было ее понять»1.

Архимандрит Феогност (Пушков),

священник Луганской епархии УПЦ в единстве с МП

1 Верфель Ф. Песнь Бернадетте [торрент книги на сайте: https://7tor.org ].

Фото Facebook

Теги: