В 2012 году Киевская духовная академия УПЦ основала юбилейную серию изданий, приуроченную к 400-летию Киевских духовных школ. Празднование указанного юбилея намечено на 2015 год. К настоящему времени в этой серии вышло уже несколько монографий. На портале "Религия в Украине" публиковались рецензии на книги С. И. Головащенко и диакона Андрея Глущенко, вышедшие в юбилейной серии. Сегодня мы предлагаем вниманию читателей еще одну рецензию на монографию отца А. Глущенко. 

Патристика – не всегда апологетика

Рецензия на: Глущенко Андрей, диак. Значение антропологии преподобного Максима Исповедника для современной православной апологетики. К.: Издательский отдел Украинской Православной Церкви, 2013. – 296 с.

Для Киевской Духовной Академии, как и для всей Украинской Православной Церкви, 2013 год по праву может считаться годом преп. Максима Исповедника. Ведь именно в этом юбилейном году благодаря поддержке и благословению ректора КДАиС митрополита Антония (Паканича), трудам Издательского отдела УПЦ и питерскому Издательству Олега Абышко вышли в свет два солидных патристических исследования, посвященных подвижнической жизни и богословскому творчеству преп. Максима - одного из самых выдающихся святых отцов Православной Церкви. Фундаментальное двухтомное исследование прославленного патролога Сергея Леонтьевича Епифановича «Преподобный Максим Исповедник, его жизнь и творения», написанное более ста лет назад, и монография ныне здравствующего ученого-патролога, выпускника и преподавателя КДА, диакона Андрея Глущенко «Значение антропологии преподобного Максима Исповедника для современной православной апологетики».

Насколько нам известно, это первые серьезные отечественные патрологические издания за уже двадцатипятилетний период новейшей истории УПЦ. Одновременная публикация максимоведческих исследований из прошлого и современного периодов истории КДА является весьма символичной: свидетельствует о непрекращающейся преемственности научных поколений и живости отечественной традиции патрологических студий. Это становиться еще более очевидным, если учесть, что о. Андрей опирался на труды своего знаменитого предшественника.

Работа С.Л. Епифановича уже была подвергнута взвешенному критическому анализу со стороны архим. Кирилла (Говоруна) (см.: Рецензия на: Епифанович С.Л. Преподобный Максим Исповедник, его жизнь и творения. В 2-х томах. СПб.: Издательство Олега Абышко, 2013. 384+400 с. // Труды КДА. №19. К., 2013. Сс. 342–346.). В своей рецензии мы постараемся сделать то же по отношению к труду о. Андрея.

Бесспорными сильными сторонами его исследования являются:

  1. Высокий теоретико-методологический уровень.

  2. Качественно разработанный аппарат ссылок и примечаний.

  3. Четкая структура и логичная последовательность изложения материала.

  4. Ясность языка, изящность и живость стиля книги, ее не схоластичность.

  5. Глубочайшая проработка первоисточников и базовой литературы по теме (к сожалению, без учета изданий вышедших после 2001 года).

  6. Насущная актуальность исследования антропологии преп. Максима для православного богословия.

  7. Перфекционистское содержательное раскрытие рассматриваемых вопросов учения святого отца.

  8. Радикальная ортодоксальность авторской интерпретации богословия преп. Максима, бескомпромиссное неприятие его вырывания из контекста и противопоставления единой святоотеческой традиции (см. сс. 813), встречаемые у многих зарубежных и некоторых отечественных авторов.

  9. Умение руководствоваться исключительно православной святоотеческой позицией при осмыслении современных процессов и событий, что позволяет говорить о неопатристическом характере работы.

  10. Жесткая критика западной цивилизации комфорта и потребления (см. сс. 276277), что еще более усиливает своевременность монографии о. Андрея, придает ей политическое — и даже шире – цивилизационно-культурологическое звучание.

В совокупности все это позволяет говорить о значительном вкладе диакона Андрея Глущенко в развитие отечественной патрологической науки.

Как известно, лучшая научная рецензия – это рецензия, содержащая конструктивную критику. К ней и перейдем. При этом наша критика будет касаться не столько того, что есть в монографии, сколько того, чего в ней нет.

Прежде всего, хотелось бы обратить внимание на отсутствие в содержании и основном тексте исследования о. Андрея выводов к подразделам 2.5.4 «Посредничество между чувственным и умопостигаемым мирами» и 2.5.5 «Посредничество между Богом и творением». В работе также нет выводов к весьма значимому и по объему и по содержанию подразделу 3.2 «Аскетическое богословие». Само по себе это нарушает стройную структуру работы и вызывает недоумение. Неужели автор считает, что эти важнейшие и, кстати, прекрасно раскрытые, стороны антропологической мысли преп. Максима не значимы для апологетики?

Отсутствует в монографии и анализ существующей научной литературы по рассматриваемой теме, что является явным упущением в теоретико-методологическом отношении. Наличие «историографического» раздела только бы усилило актуальность исследования и значительно обогатило его содержание.

Сама тема монографии логично предполагает, во-первых, максимально полный анализ антропологии преп. Максима Исповедника с акцентом на ее апологетических аспектах, во-вторых, всесторонне-целостное рассмотрение современной апологетики с выделением ее наиболее значимых проблем, и наконец, в-третьих, увязывание апологетической составляющей антропологии преп. Максима с современной православной апологетикой. Именно такой подход позволяет оптимальным образом выявить значение антропологии святого отца для апологетической мысли его времени и современного нам периода.

Однако автор не пошел этим путем. Фактически он сосредоточил свое внимание на онтологии, общей антропологии, учении о грехопадении и аскетическом богословии святого Максима.

Развернутый и глубокий анализ категориального аппарата преп. Максима занимает не менее трети всего исследования и выходит далеко за пределы собственно антропологии. Впрочем, это лишь обогащает работу и дает ключ к пониманию всей богословской системы святого отца.

Недоумение вызывает другое: в работу не вошли такие важнейшие аспекты учения о человеке Максима Исповедника, как христологический, экклезиологический, сакраментальный, эсхатологический. Особое сожаление вызывает отсутствие анализа экклезиологической и эсхатологической сторон антропологии преподобного. Ведь именно эти темы сегодня находятся в эпицентре апологетической полемики с внешним миром. Это заставляет нас прийти к выводу о частичном раскрытии антропологии преп. Максима Исповедника в работе о. Андрея, в избирательности его исследовательского подхода. При этом не понятно, по каким критериям отбирались одни аспекты антропологии святого отца и замалчивались другие. Отец-диакон об этих критериях ничего не говорит. Возникает впечатление произвольности отбора рассматриваемых вопросов и как следствие — неполноты рассмотрения о. Андреем Глущенко учения о человеке преп. Максима.

В монографии также фактически отсутствует целостное рассмотрение православной апологетики, ее современного состояния, тенденций и перспектив, четко не обозначены те вопросы, которые сегодня вызывают наибольшие нападки на Церковь, Ее Богодухновенное учение и практику. Некоторые апологетические темы с проекцией на них взглядов Максима Исповедника рассматриваются лишь во вступлении и выводах после разделов. При этом взгляды преподобного отца по избранным апологетическим вопросам просто приводятся без привлечения какой-либо аргументации их правоты для оппонентов. А ведь именно в наличии доказательств «для внешних» и заключается, собственно, главная апологетическая ценность позиции любого православного богослова.

Заключение, которое по логике должно суммарно выражать все основные выводы и указывать на дальнейшие перспективы исследования, фактически освобождено от концептуальной конкретики, чрезвычайно кратко (занимает около одной страницы) и выдержано в риторико-патетическом духе, что несколько контрастирует с научным стилем работы.

Все это противоречит цели работы о. Андрея, заявленной в названии и вступлении – показать и обосновать тесную и очевидную связь между православной апологетикой и антропологией преп. Максима (см. с. 7).

Насколько мы знаем, несоответствие между названием и содержанием монографии можно объяснить рядом внешних обстоятельств: во-первых, диссертация, воспроизведенная в монографии, изначально была написана в 2002 г. на кафедре апологетики, а не патрологии; и во-вторых, при издании монографии автор в силу некоторых объективных и субъективных причин не стал ничего исправлять.

Однако, по нашему мнению, основная причина неудачи о. Андрея лежит гораздо глубже – в принципиальной невозможности реализации самого концептуального замысла работы. Не только в силу невыполнения естественно предполагаемых темой вышеозначенных задач, но, главным образом, из-за основной теоретической установки автора чрезвычайно широкого понимания апологетики как универсальной синтетической богословской науки и подразумеваемого сведения к ней патристики, как и всех прочих богословских дисциплин (см. сс. 78). Согласно такому «универсалистскому» взгляду на апологетику богословское наследие не только преп. Максима, но без исключения всех святых отцов не только может, но и должно рассматриваться как принципиально апологетическое. Такой подход выглядит весьма сомнительным, претенциозным и опасным, поскольку может привести к фактическому нивелированию устоявшихся предметных границ академических богословских дисциплин.

И здесь мы переходим к главному критическому сомнению в основном посыле работы. Насколько вообще можно говорить о значении творческого наследия Максима Исповедника, в частности его антропологии, для современной апологетики, да и апологетики в целом? По нашему убеждению, лишь о весьма опосредованном и незначительном. Мы считаем так, не только потому что между творчеством преп. Максима и современностью пролегает без малого тысяча триста лет, но главным образом, потому что в самом этом творчестве мы не находим ни одной собственно апологетической работы. Все труды святого отца имеют кардинально богословский характер и предназначены, если можно так выразиться, для внутрицерковного пользования. Они посвящены собственно теологическим вопросам экзегетики, аскетики, богопознания, триадологии, христологии, экклезиологии, антропологии. Его христологические тексты имеют характер полемического богословия.

Максим всегда обращался к людям глубоко воцерковленным, полемизировал с заблуждающимися и еретиками, однако никогда не дискутировал с людьми явно далекими от Церкви, не принимающими основоположных христианских истин, чем собственно и занималась апологетика всю свою историю. Он всегда говорил с верующими на языке веры, используя аргументы веры – аргументы от Священного Писания, святых отцов, духовного опыта. Он не прибегает к собственно апологетической аргументации – аргументации от разума с опорой на внешнюю мудрость (мирскую философию, науку, историю и проч.). У преп. Максима такой аргументации фактически нет. Тогда, в VII в. при поголовной христианизации империи для этого не было исторических условий, как, впрочем, и для развития апологетики вообще. В апологетическом плане время святого Максима в целом можно охарактеризовать как апологетический вакуум. Поэтому сама постановка вопроса о значении антропологии Максима Исповедника для современной апологетики выглядит искусственной и некорректной.

Очевидно, что преп. Максим Исповедник – выдающийся православный богослов, но не апологет, как, кстати, и большинство святых отцов. Его антропологическое учение, во многом являясь вершиной святоотеческой антропологии, не содержит собственно апологетически-аргументационной составляющей.

Это особенно заметно, если сравнить творчество преп. Максима с творчеством преп. Иоанна Дамаскина – представителя следующего богословского поколения, творца первой завершенной школьной системы православного богословия. Целостно изложенная в трилогии «Источник знания» эта система имманентно содержит свою апологетическую составляющую. Со страниц своего фундаментального труда святой отец обращается, с одной стороны, к людям Церкви, «верящим божественному Писанию», с другой, к людям мира сего, «которые не верят божественному Писанию» (Точное изложение Православной веры, І.5). Прошедшая церковную рецепцию, богословская система Иоанна Дамаскина стала классической и потому имеет непреходящее значение для всей православно-богословской науки, в частности и для апологетики.

В отличие от преп. Иоанна преп. Максим не оставил ни одного академического богословского произведения, в котором была изложена полная система его богословских взглядов или хотя бы комплексно разработана какая-то отдельная теологическая тема. Это признает и сам о. Андрей (см. прим. на ст. 16). В связи с этим явно преувеличенным и не обоснованным выглядит безапелляционное утверждение автора о том, что «богословскую систему преп. Максима следует признать одной из наиболее совершенных и разработанных в святоотеческом богословии» (подчеркивание – Т.Б.) (ст. 13). Как вообще можно говорить о системе при отсутствии каких-либо систематических произведений? Не стоит забывать, что о богословской системе преп. Максима, в совершенной разработанности которой так убежден о. Андрей, мы узнали лишь во второй половине ХХ в., причем не от святых отцов, а из творческих реконструкций патрологов, многие из которых не православные.

В связи с этим трудно согласиться с оценкой роли преп. Максима как центральной и ключевой для восточно-христианской мысли и всего православного богословия (см. сс. 11, 16). В силу своей формальной несистематичности, содержательной сложности и мистической глубины, учение Максима Исповедника само нуждается в ключе для своего адекватного понимания. На роль такого ключа претендуют работы ученых-патрологов ХХХХІ вв. Нам предлагают понимать преп. Максима, а, следовательно, и все православное богословие через призму современных патрологических исследований, которые зачастую руководствуются не церковно-ортодоксальными, но светскими, научными критериями.

Не ставим ли мы в этом случае авторитет патрологов выше авторитета святых отцов, которые для православного сознания являются богоносными выразителями православного вероучения? Не склоняемся ли к подмене богооткровенного святоотеческого богословия мирской мудростью ученых? Почему тот же Иоанн Дамаскин, синтезируя и обобщая наследие всей предыдущей святоотеческой традиции, весьма избирательно относился к учению преп. Максима при построении своей богословской системы, ставшей образцовой для православного богословия? Почему преп. Иоанн и другие святые отцы не заметили того исключительно-выдающегося места воззрений Максима Исповедника в православном богословии, которое ему отводят современные ученые-патрологи? Почему «богословский синтез» Максима так значим для инославных и православных исследователей либерально-экуменического толка? Почему они зачастую противопоставляют богословие преп. Максима богословию свят. Григория Паламы с целью умаления и дискредитации последнего? Все эти отнюдь не праздные вопросы требуют сегодня адекватного православного ответа.

Подчеркнем, что высказанные замечания и вопросы не умаляют высокого научно-богословского качества монографии о. Андрея, которая по праву может считаться прорывом в отечественной патристике последнего времени. Сердечно благодарим автора за его исследовательский труд, а также всех причастных к его публикации. Книга диакона Андрея Глущенко без сомнения является интересной и полезной не только для специалистов, но для всех взыскующих истинного святоотеческого руководства на пути спасения.

Закончить нашу рецензию мы хотели бы проникновенными словами о. Андрея: «Преп. Максим учит…каждого из нас везде искать, видеть Бога, «жаждать Бога». Жаждать всем своим существом – чувством, мыслью, верой, но наипаче – любовью» (с. 284).

Теги: