Слово при вступлении в Почетные члены Волосской Академии богословских исследований, 29 октября 2011 г. Текст публикуется с незначительными сокращениями.

Один из важных уроков, который Господь сподобил преподать мне в моей жизни – хотя и не без трудностей и за высокую личную цену – заключается в том, что работа каждого из нас судима не людьми, а самим Богом. А суд Божий выражается не в мимолетной славе, но требует времени, чтобы проявиться – исторического времени, и в конечном счете, эсхатологического времени. «Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, - каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон» (1Кор. 3:12-15а).

Православное богословие и вызовы XXI века

Давайте приступать как к нашему собственному вкладу, так и к вкладам других людей со страхом Божиим. Если процитированное нами является истинным, то независимо от того, сколько грязи будет вылито, Бог явит его таким, как оно есть, а если это ложь и подделка, то оно будет уничтожено. В свете этого урока в течение моей жизни я стремился, насколько возможно, избегать богословских диспутов. Я предпочитал проводить мое время конструктивно, по возможности созидая, а не разрушая, особенно если разрушение включало или же страстную критику, или же повышенную личную вовлеченность или репутацию.

Имея это в виду, позвольте мне теперь обратиться к вопросу о будущем православного богословия в наше время. Первая, и по моему мнению, наибольшая проблема православного богословия сегодня – это отсутствие конструктивных идей. Когда в 1960-е поколение богословов, к которым принадлежу и я, «восстало» против академического богословия, сформированного предыдущими поколениями (Андруцос и др.) в соответствии с западными моделями, то восстание это не было ограничено критикой, но включало и положительные идеи. Кто-то, как отец Иоанн Романидис, исходил из исихастской традиции и развивал свое богословие в ключе личного опыта, с особым акцентом на харизматическом элементе. Другие, как Христос Яннарас, открыли православное богословие к сфере философии, освещая онтологию отношений. Лично я видел божественную Евхаристию ключом к пониманию ранней структуры и служений Церкви, затем антропологию (с концепцией личности как общения и инаковости) и, наконец, саму тайну Триединого Бога как сущность и личности, общение и инаковость.

Что стало с этими идеями и где находятся они сейчас, в начале XXI века? Во-первых, каждая из этих идей испытала суровую критику, однако без предложения альтернатив. Во-вторых, что еще хуже, эти идеи противопоставлялись друг другу, делая синтез невозможным. Совсем недавно один «фанатик» богословия Романидиса охарактеризовал евхаристическое богословие как «новую ересь», в то время как даже Яннарас выражает теперь оговорки по этому вопросу. Мы живем в эпоху богословской борьбы. Слово «еретик» приписывается порой каждому, кто не согласен с нашей точкой зрения, вопреки ясному учению св. Фотия и древней традиции нашей Церкви, ограничивающей термин «ересь» тем, что противоречит решениям Вселенских соборов.

Поэтому очевидно, что православное богословие испытывает своего рода гражданскую войну, из которой не может выйти ничего положительного. Конечно же, критика всегда необходима, но лишь если она используется «для созидания, а не для разрушения» (2Кор. 13:10). Православным богословам XXI века необходимо создать творческий синтез различных течений, вынесенных на поверхность поколением 1960-х. Эти течения произошли из одной утробы, а потому не являются несовместимыми. В прошлом Церковь переживала Евхаристию и аскетику как единое целое. Акцент на одном в ущерб другому является новым феноменом, несущим с собой серьезные риски. Если мы возносим духовные дарования «старцев» и обесцениваем церковные институции, то мы движемся к протестантскому типу богословия, который рано или поздно разрушит Церковь - так же, как это произошло на протестантском Западе. А если мы полностью отрываем институции от харизматического измерения Церкви, тогда легализм приводит к истощению в Церкви жизненности Духа. Синтез этих аспектов становится все более необходимым для православного богословия.

На этом моменте нам нужно сделать историческое замечание. Институциональный аспект Церкви доминировал в православном богословии в XIX веке и до середины XX века. Однако сегодня мы пришли к другой крайности. Изначально богословские основания в Греции подрывались морализмом братств. Что же до православия за пределами Греции, я бы сказал, что богословие русской диаспоры в целом, руководимое взглядами Николая Афанасьева, нанесло первый удар по институциональной экклезиологии, в то время как здесь, в Греции, мы достигли ситуации, в которой дрожащие епископы передавали свою духовную власть харизматическим «старцам», и епископальное устроение страдало от ряда вызовов, сделанных современным православным богословием. Конечно же, епископы должны винить самих себя за сложившуюся ситуацию, ибо все их служение представляется состоящим не из чего иного как администрирования, в ситуации, когда они стали государственными служащими, что соответствует отношениям между Церковью и государством в нашей стране.

Поэтому синтезу институционального и харизматического аспектов нашей Церкви будет придаваться особое значение в православном богословии этого века. Я бы даже сказал, что это определит возрождение Православной Церкви, ибо как бы крайне это ни звучало, скоро мы даже не будем знать, для чего нам нужны епископы. Ибо священники уже делают все, необходимое для нашего спасения (Евхаристию, исповедь и другие таинства, за исключением рукоположения), епископ будет служить декорацией по праздникам, и ничего более. Что касается соборного устроения, оно превратилось в инструмент «решения текущих вопросов», в то время как соборные решения, бывшие в свое время единственным критерием различения между истиной и ересью, пренебрегаются ныне вместе с защитниками православия.

Это касается ситуации внутри православия. Однако православное богословие в XXI веке будет призвано к диалогу с внешним миром – иначе оно превратится в «гетто» и испытает судьбу любой другой исторической «секты». Даже если мы не принимаем термин «контекстуального богословия», его суть остается важной. Если богословие не вслушивается в происходящее вокруг, оно выносит смертный приговор наследию, воспринятому от Отцов. В этом суть значения «неопатристического синтеза», предложенного о.Георгием Флоровским. Он представляет собой не повторение патристического богословия, а его интерпретацию, которая позволила бы ответить на экзистенциальные проблемы человека сегодня, а также в культурах, отличающихся от нашей. Православное богословие призвано свидетельствовать не в полемическом миссионерском ключе, но скорее в «воплощенном», обращаясь, в соответствии с примером воплотившегося Слова, к современному человеку «изнутри», поднимая крест нашего ближнего и пытаясь понять его заботы. Действительно, именно это делали Отцы нашей Церкви, передавая и экзистенциально интерпретируя Евангелие для греческой культуры своего времени. Патристическое богословие должно всегда оставаться основанием православного богословия, ибо отцы истинно понимали, во всей глубине, экзистенциальные проблемы человека. В этом смысле мы не можем превзойти Отцов. Однако, хотя суть патристического богословия остается неизменной, люди различных времен и различных культур переживают свои экзистенциальные проблемы по-разному. Православное богословие должно стремиться продолжать отвечать на вопросы не так, как Отцы говорили в свое время (исследовать это - задача историков), но так, как они говорили бы сегодня, если бы им пришлось встретиться с современным человеком Запада, Африки и т.д. Будет ли это «предательством» Отцов? Вовсе нет. Наоборот, предательством Отцов будет превращение их в археологические сокровища, хранящиеся в музеях, когда мы не позволяем им говорить на языке нашего времени.

Иными словами, обязанность православного богословия в наше время – используя технический, академический термин – «прийти к бытию» из исторического и систематического богословия – что, к сожалению, по-настоящему не поощряется в наших духовных школах. Так же, как студент, который «попугайничает» и буквально повторяет слова своего учителя, не является хорошим студентом, так и изучающие Отцов призваны передать «своими словами», т.е. словами своего времени, то, о чем учили Отцы.

Таким образом, православное богословие сегодня, всегда привлекая патристическую мысль, призвано ответить на вопросы, стоящие перед нашей современной культурой. Например, сегодня человек стоит перед проблемой, неизвестной в патристическую эпоху: проблемой экологического кризиса. Эта проблема вызвана высокомерием и самонадеянностью человека в отношении остального творения, что культивировалось главным образом эпохой Просвещения и технологической революции. Патристическую космологию, наряду с литургическим и аскетическим преданием, необходимо истолковать в непосредственном отношении к этой проблеме. А потому здесь есть возможность для синтеза евхаристического и аскетического богословия, являющегося в то же время «контекстуальным богословием».

Однако столетие, в котором мы сейчас живем, приносит и другие вызовы для православного богословия. Один из них, и возможно наиболее серьезный, – это стремительный рост глобализации со всеми ее последствиями. Первый и наиболее важный аспект глобализации связан с технологией и ее производными. Технология, особенно в цифровой форме, делает коммуникацию безотлагательной, но это означает, что ей не хватает посреднической роли местной общины, которая заметно разрушается.

Это привносит в богословие нестроения, особенно в область экклезиологии. Мы все знаем, что православная экклезиология – в отличие от римо-католической – основана на поместной церкви. Ядром Православной Церкви является поместная церковь, собранная вместе в одном месте в одной Евхаристии вокруг одного епископа. Этот принцип ревностно защищался в течение столетий и закреплен в священных канонах, запрещающих «вторжение» одного епископа на территорию другой епархии. Однако что происходит с запретом канонами такого «вторжения» сейчас, когда радио, телевидение и интернет передают Божественную литургию и керигму далеко за границы отдельной епархии? Как может верующий одной поместной церкви, который смотрит передачу Божественной литургии, молиться от имени «своего» («нашего») архиепископа, когда поминаемый епископ – не его епископ, а кто-то другой? Приходим ли мы к тому пункту, когда нам станет привычной идея, что «не имеет значения», кто является нашим епископом, когда мы участвуем в Божественной Евхаристии? Но это отделит епископа от Евхаристии, и все священные каноны, запрещающие «вторжение», станут не более чем шуткой.

Я не думаю, что могут быть сомнения в том, что первой и наиболее трагичной жертвой цифровых технологий вскоре станет евхаристическая экклезиология. Глобальному обществу будет с необходимостью сопутствовать глобальная экклезиология, что означает распад поместной церкви. Что нам необходимо делать? Ответ не прост. Самый минимум – это запрет транслировать Божественную литургию: тогда Евхаристия снова станет тем, чем она была раньше, а именно собранием всех «в одном месте». Иллюзия того, что я неким образом участвую в Божественной Евхаристии, без того, что я действительно физически присутствую «в одном месте», подрывает все значение Божественной Евхаристии и способствует распаду местной церкви – что в значительной степени уже произошло.

Однако вызов технологии и глобализации не ограничивается местной церковью. Следующей жертвой станут так называемые «национальные» или «автокефальные» церкви. Когда национальные государства постепенно уступают свой суверенитет в таких областях как экономика (и другие – см. ситуацию в сегодняшней Греции), как можно сохранить сознание национальной церкви? Когда демографическая ситуация страны быстро ухудшается из-за смешения многих национальностей, как можно молиться о «благочестивом народе нашем»? Готова ли Православная Церковь и ее богословие встретить эти новые вызовы, или они предпочтут закрыть глаза и проигнорировать эти тенденции?

К таким вызовам относится быстрое отмежевание в современных (особенно западных) обществах от веры и нравственных заповедей церкви. Происходит постепенная приватизация религии, ведущая к вытеснению ее из общественного опыта. Брак профанируется, превращаясь в простой контракт или соглашение о сожительстве. Что бы церковь ни запрещала, государство позволяет это. Возможно, это еще не так актуально в Греции, но любой, имеющий глаза, может видеть приближение этой ситуации.

Можно назвать много других вызовов нашего времени, однако сосредоточимся на том, что необходимо делать православному богословию. Многие из названных вызовов уже встали перед христианским богословием на Западе. Результатом было либо лобовое столкновение между богословием и этими вызовами (в первую очередь в римо-католическом богословии), либо же полная капитуляция перед ними (в случае протестантизма, за исключением евангеликов и фундаменталистов). Теперь начало размышлять над этими проблемами и православное богословие. Некоторые православные, следуя (официальным) римо-католическим и протестантским моделям, избрали лобовое столкновение. Другие более склонны к компромиссу, навлекая на себя гнев первой группы. Православное богословие еще не нашло своего пути и еще не определило критерии, которые могли бы помочь церкви.

Мое смиренное мнение состоит в том, что «лобовое столкновение» является неэффективным подходом и, более того, не соответствует этосу православия. Когда секуляризация постучалась в двери церкви и стала угрозой в послеконстантиновскую эпоху, церковь ответила двумя своими богословскими оплотами: литургической жизнью и монашеством. У них была общая черта – эсхатологическая ориентация. Православное богословие исходит не из своих исторических форм, а значит, и не стоит перед необходимостью защищать их. Оно концентрируется скорее на человеке как образе Божьем – в каких бы исторических обстоятельствах он ни находился – и на служении человеку, проецируя перед ним эсхатологическое видение, в соответствии с которым человек призван привести свою жизнь. Именно это создавало православное богословие в первые столетия, продолжало делать в период оттоманской оккупации; это сохранило православие, когда оно было лишено возможности влияния на общественные процессы во время коммунизма. Во всех этих случаях ответом православного богословия были литургическая жизнь и монашество.

Ваши Преосвященства, дорогие братья и сестры, в начале моего выступления я говорил, что это торжественное событие было остановкой в течение моей жизни. Я стою здесь на этой остановке с благодарностью и трепетом, созерцая прошлое и вглядываясь в будущее… Относительно одного в этом моем богословском путешествии у меня нет сожаления, а именно - относительно евхаристического подхода. В моем понимании в свете вызовов нашего времени этот подход остается для православного богословия единственным путем вперед. Используя этот подход, православие может не только выжить, но может вступить и в творческий диалог как с общественными, так и естественными науками нашего столетия, и тем самым осуществить серьезную критику тех аспектов нашей культуры, которые приносят вред человеку и творению Божьему. Православие может сделать свой вклад – насколько это позволят сделать ограничения и антиномии истории – в созидание более гуманной культуры. Евхаристический подход не является односторонним. Нет ничего более «кафоличного», чем Божественная Евхаристия. Все приводит к ней и находит в ней свое оправдание: крещение, покаяние (т.е. аскетика), искусство и всё, что включает жизнь и существование человека, а также всего творения. Нам, богословам, необходимо лишь открыть глаза и, освободившись от наших предвзятых мнений и личных споров, взглянуть на глубину и ширину этого таинства таинств. Здесь мы найдем все наше богословие, не только в нашем уме и нашем интеллекте, но и в нашем опыте - опыте, который никогда не может быть вопросом индивидуальным (как это происходит в других видах опытного богословия), но общением душ и тел, участием Бога и всего творения.

Поэтому, вглядываясь в будущее, я вижу то, что профессор Стамулис назвал здесь «эпохой после Зизиуласа». Лишь Бог знает, что случится с посеянными мною семенами. Направляющий историю может уничтожить все, оставленное мною, или же, как я надеюсь, Он сможет найти нечто полезное для Его плана. Единственное, что я могу сказать – это то, что я хотел бы увидеть в эту «эпоху после Зизиуласа». Если говорить кратко, то сюда входит следующее:

  1. студенты, превосходящие сказанное мною, конструктивно и творчески строящие на этом основании;

  2. Распространение евхаристического богословия в области, которые я лично хотел бы охватить, если бы у меня было время. Одной из таких областей является искусство, о котором евхаристическое богословие может многое сказать. По своей природе православное богословие близко связано с искусством. В свое время православие богословствовало искусством, прежде чем оно подпало пленению академического интеллектуализма. Без плодотворного диалога с искусством во всех его формах (литература, музыка, изобразительное искусство, театр и т.д.) не может быть православного богословия. Божественная Евхаристия быстро находила выражение в искусстве. Пришло время раскрыть этот потенциал.

  3. Также евхаристическому богословию необходим диалог с наукой, ибо Евхаристия включает космологию, способную сделать заметный вклад в естественные науки, как в смысле содержания, так и методологии.

  4. Наконец, это относится к этике (или, скорее, этосу), предмет которой является и останется неистощимым. Что евхаристическое богословие должно сказать нам о вопросах биоэтики, сексуальной этики, миссии, преодоления насилия и т.д.?

Моим скромным вкладом была попытка связать Евхаристию с церковными учреждениями и антропологией. Но у евхаристического богословия неограниченный потенциал. Развитие в названных мною областях становится задачей моих младших коллег. Церкви это необходимо.

Этим я завершаю мои размышления относительно этого ретроспективного взгляда на то немногое, что милостью Божьей мне удалось внести в богословие. Я благодарен Вам за то, что дали мне возможность почувствовать, что «я не тщетно подвизался и не тщетно трудился» (Флп. 2:16). Это наибольший дар, ибо вы дали мне возможность поделиться с вами некоторыми из моих мыслей и забот. Смиренно молю, чтобы Пресвятой Дух вел православное богословие к исполнению его миссии миру, который так отчаянно нуждается в спасительном слове православия.

Благодарю вас.

Перевод с греческого на английский о.Грегори Эдвардса,
с английского на русский Сергея Бортника специально для портала «Религия в Украине»

Теги: