Итак, Святой и Великий собор Православной Церкви на Крите состоялся. В нем приняли участие делегации десяти Поместных Церквей. Отсутствовали — Антиохийская, Русская, Грузинская и Болгарская Церкви. Ход работы Собора внимательно комментировал на своей странице в Фейсбуке архимандрит Кирилл Говорун — клирик РПЦ, старший преподаватель Стокгольмськой школы теологии и научный сотрудник Колумбийского университета в Нью-Йорке. Мы публикуем эти комментарии.

Из бесконечного…

В нашем православном зрении часто замутнена та часть кристаллика, которая отвечает за различение между тем, чем мы хотим быть, и что мы есть. Следствием такого астигматизма становится то, что мы восхвалям себя за нечто, чем мы по идее должны были бы быть, однако поскольку таковым не являемся, то наше самовосхваление вызывает лишь ироническую усмешку у наблюдающих за нами со стороны.

Вот и документ об отношении Православной Церкви с остальным христианским миром начинается с постулирования того, что мы занимаем главное место в деле продвижения христианского единства в современном мире. Лучшего симптома упомянутого выше астигматизма найти невозможно.

Тем не менее, помимо такой смешной пафосности, документ имеет достоинства. Например, он называет экуменизм экуменизмом. Во многих официальных церковных документах экуменизм прячется за стыдливыми эвфемизмами типа “межхристианские отношения” или “диалог” — это чтобы не злить тех, кто верит в магию формул и считает, что самая страшная формула закодирована в слове “экуменизм”.

Зато документ эвфемизировал слово “Церковь”, сообщив нам, что оно относится к другим церквам лишь по названию, а не по сути.

Любопытно, что в документе, кажется впервые, прописана процедура окончания двустороннего диалога. Для этого от православного со-председателя (у каждого диалога есть еще неправославный сопредседатель) подается отчет Константинопольскому Патриарху, который с согласия Предстоятелей Поместных Православных Церквей объявляет об окончании диалога. Процедура окончания диалога прописана с некоторой детальностью, которая предполагает возможность такого сценария. Однако документ считает невозможным сценарий воссоединения Церквей на основе достигнутого в диалоге согласия, потому и не предписывает никакой процедуры воссоединения, кроме общих слов: “После успешного завершения работы какого-либо богословского диалога на всеправославном уровне принимается решение о восстановлении церковного общения, которое должно основываться на консенсусе всех Поместных Православных Церквей.»

Непонятен пункт о том, что одного богословского согласия для достижения единства мало. Нужно еще единство веры. Это что, тезис о вере угольщика, которая выше веры богослова?

Текст послания Собора

[Документ: Послание Собора]

Общее впечатление положительное: текст богословски насыщенный, с достаточной концентрацией нюансов, но при этом доступный. Греческий язык оригинала — еще не димотика, но уже и не кафаревуса, довольно удобочитаемый. Кстати, русский текст прячет многие детали, которые бросаются в глаза в греческом.

Теперь несколько пунктов, которые бросились в глаза:

— Начинается текст с Бартианского утверждения о том, что Церковь не живет для себя. Смело и правильно.

— Признается, что ценность собора не в принятых текстах, а в нем самом. Что является византийской формой сказать, что тексты откровенно слабы.

— Очень неожиданный ход мысли в утверждении, что Православная Церковь является продолжением Единой, Святой, Соборной, и Апостольской Церкви. То есть между ними есть какой-то зазор — пусть даже умозрительный?

— Включен любимый тезис Патриарха Варфоломея, что Православная Церковь — это не конфедерация Поместных Церквей. Вообще текст и в других местах анти-конфедератский.

— Соборно утверждено ноу-хау, придуманное еще в начале 1990-х Патриархом Варфоломеем — институт Синаксисов. Это собрание Предстоятелей всех Поместных Церквей. Албанский Архиепископ неоднократно подчеркивал во время Собора, что Синаксис — это новый институт, не имеющий аналогов в истории. Впрочем, на мой взгляд, аналоги у него есть — это система Пентархии, существовавшая во второй половине первого тысячелетия. Да и сам Собор по сути стал расширенным Синаксисом, поскольку решения на нем все равно принимали Предстоятели, а епископат больше формально подписывал документы. Так что можно считать, что Синаксис отныне — это главный православный институт соборности.

— Всеправославный собор (читай: расширенный Синаксис — это если епископам не вернут индивидуальное право голоса) должен стать постоянно действующим институтом. В постановлении не сказано, как часто он должен собираться, но соборяне указывали диапазон раз в 5-7-10 лет.

— Собор подтвердил курс на экуменический диалог. Правда, слово «экуменизм» не употреблено, а говорится просто о диалоге с инославными христианами. Также подчеркивается, что диалог должен быть бескомпромиссным в вопросах веры.

— Внимание! — осужден фундаментализм. Кажется, это первое соборное осуждение такого рода, а потому историческое. Соборный акт характеризует фундаментализм как проявление болезненной религиозности.

— Много говорится о правах: в большей мере об индивидуальных, и в меньшей о коллективных.

— Говорится о защите гражданина от произвола государства (привет сумасшедшему принтеру).

— Защищается свобода совести и осуждается насильственное навязывание веры. Причем не указывается, что такого навязывания не должно быть только в одну сторону: из Православия. Не исключается, что его не должно быть и в другую сторону.

— Церковь не должна вмешиваться в политику. При этом политики, что интересно, призваны к самокритике (привет «солнцеликому»).

— Христианский марксизм, который мягко, но твердо продвигали представители некоторых Церквей, особенно Александрийской, в тексте присутствует минимально.

Голос Крита

Помимо своего послания, опубликованного в первую очередь, Критский собор издал также энциклику. Это более пространный документ, написанный намного более тяжеловесным языком. Например, параграф, обращенный к детям, написан на таком языке, что его не смогут понять даже родители этих детей — разве что их дедушки и бабушки, которые в молодости читали на таком языке греческие консервативные газеты.

[Документ: Окружное послание (энциклика)]

Темы и даже отдельные фразы обоих документов совпадают, но по сути тексты очень отличаются. Если голос послания — молодой и оптимистичный, то голос энциклики стариковский и брюзжащий: “как бы чего не вышло”.

По сути, эти два текста прекрасно иллюстрируют два процесса. Энциклика — это такой себе предсоборный процесс, со всей его тяжеловесностью и запутанностью. А послание — легкий и динамичный документ, выражающий характер самого Собора. Если бы Собор издал только текст энциклики, его вряд ли можно было бы считать успешным. Если бы Собор не издавал энциклики, его можно было бы считать еще более успешным.

Возникает логичный вопрос: зачем два столь разных по духу, но похожих по букве (будто кто-то из них плагиатил) документа? Ответ: не знаю. Наверное, это такая антиномия. Однако есть в сей антиномичности и какой-то промысел, потому что консерваторы теперь смогут обращаться к одному документу, а либералы — к другому. И все будут счастливы по поводу Собора.

Итак, сделаем первый подход к энциклике и сравним ее с текстом послания.

Если в послании содержится аллюзия на Барта, то в энциклике — на Бонхёффера и его “общение святых”. В принципе, такое разночтение прекрасно. Однако есть и менее прекрасные разногласия.

В тексте энциклики доминантой является экклезиология, и причем очень конкретная ее версия — евхаристическая в интерпретации митрополита Иоанна Пергамского. В тексте послания этого не чувствуется, что выгодно отличает его от энциклики.

В экклезиологической части энциклики есть сомнительные формулировки, а есть откровенно неудачные. К числу сомнительных я бы отнес такую: “Единая Святая Соборная и Апостольская Церковь есть богочеловеческое общение по образу Святой Троицы” (І.1). А к числу неудачных такую: “Церковь сама по себе является Собором” (І.3). Последняя фраза отождествляет Церковь с ее епископатом, который и принимает участие в Соборах. Это совершенно средневековая концепция.

Далее, непонятно, зачем Собор принял и включил в энциклику странное учение митрополита Иоанна о “коллективной персоне” Христа. Тот же митр. Каллист очень его критиковал, да и многие другие. И вот она в документе. Хм.

Еще одно отличие двух документов — это акценты в описании прав человека. В энциклике эту часть как-будто писал чеховский человек в футляре. А вот в послании — все более свежо и гуманно.

Далее, энциклика пространнее, чем послание, говорит о фундаментализме. Но если первая имеет ввиду преимущественно исламский фундаментализм, то второе включает сюда и нашу родную, православную его версию.

Проехалась энциклика катком по секуляризму. Правда, картина секуляризма, обрисованного в документе, какая-то странная — изъеденная молью и вытащенная из какого-то комода эпохи 60-х — 70-х годов. Это картина из описания раннего Питера Бергера — еще до того, как он признал, что говорил глупости о секуляризме. То есть в тексте нет даже намека на современное понимание секулярности.

Наконец, в энциклике предпринята попытка слепить что-то наподобие политической теологии — очень неуклюжая попытка. Как хорошо, что составители послания от нее отказались.

Однако энциклика не во всем занудна и неудачна. Есть в ней и веселые вещи. Например, признание вселенского авторитета за некоторыми соборами раннего (879-80) и позднего (1341, 1351, 1368, 1484) средневековья, начала нового времени (1638, 1642, 1672, 1691) и модерна (1872). О каждом соборе надо говорить отдельно, но пока можно сказать, что Собор основательно так приложился рукой к этнофилетизму, и “канонизация” Собора 1872 года, осудившего этнофилетизм, тому иллюстрация.

Из травматического

Оказывается, в ногу себе стрелять умеют не только катехоны, удерживающие миропорядок.

Итак, над двумя итоговыми текстами Собора трудилось две группы богословов. Тот текст, который похож на дубину (энциклика), делали старые греческие профессора. Очень уж им хотелось войти в историю, чтобы их текст изучали в университетах через века, как образец высокой теологии. Поэтому и настаивали, чтобы этот текст был принят наряду с посланием. Но похоже, со своей энцикликой в историю они вляпались. Потому что это образец того, каким не должно быть богословие.

То ли дело текст послания, подготовленный Албанским Первосвятителем — пушинка!

 

Из масонского…

Ну-ка, ну-ка, рассмотрим соборные документы в их окончательном виде. Из пресной булки псевдо-византийской риторики там можно выковырять много вкусных изюминок.

[Документ: Важность поста и его соблюдение сегодня]

Итак, первый документ, который мы рассмотрим — это о посте. Здесь есть несколько (немного) сгустков смысла:

Утверждается разнообразие практик поста в древней Церкви. То есть в святую старину далеко не все было так унифицировано в форме и содержании поста, как в нашем апостасийном настоящем. И поститься тогда могли намного меньше, чем в наши дни. Но наверное, это компенсировалось «святой стариной».

Проводится здравая мысль, что пост — часть духовно-аскетических практик, куда входят также покаяние, дела милосердия и проч. Вне этого комплекса пост не имеет особого смысла.

Документ говорит о необходимости всех практикуемых ныне постов, но при этом сдувает пыль с их древней градации. В этой градации самое высокое место занимает Четыредесятница.

К постам применено разделение на икономию (снисхождение) и акривию (точное исполнение). То есть посты нужно соблюдать, но можно и не соблюдать (если есть обстоятельства, которые, правда, не уточнены). Разделение это не очень древнее и кодифицировано в Пидалионе св. Никодима Святогорца (18 век). У этого разделения были и критики, как, напр. о. Георгий Флоровский.

Собор побоялся взять на себя ответственность определять, где заканчивается акривия и начинается икономия. Он делегировал решение этого вопроса двум инстанциям: епископам и Поместным Церквам. При этом остается непонятным: что в компетенции епископов, а что решается на уровне Поместной Церкви.

Единственная ответственность, которую взял на себя Собор — это по поводу поста перед причастием. Собор зафиксировал добровольность такого поста и рекомендовал (не навязал!) его продолжительность от трех дней. Документ опять ссылается на преп. Никодима, который в рамках колливадского движения в XVIII веке осуществил настоящий переворот в понимании и практике евхаристического участия. Он настаивал, что мы должны причащаться часто — желательно за каждой литургией. А также объяснял, что пост не делает нас достойными причащения, но мы причащаемся, чтобы быть достойными Бога. В свое время эти идеи преп. Никодима были дикостью, за что его гнали на Афоне, гнали с Афона, гнали за пределами Афона. Его в масоны даже записали — за то, в частности, что в книге «Духовные упражнения” (списанной у иезуитов, кстати), он имел дерзновение утверждать, что Господь занимался плотническим ремеслом. Его переписку вскрывали, на основании этого сочиняли всякие небылицы о нем (например, что он носит частичку Даров в скуфье и не верит, что в каждой частице Евхаристии всё Тело Господне). В общем, был он классическим “черным архимандритом”. И тем не менее, его “масонские” идеи, которые в его время стоили ему нервов и здоровья, сейчас оказались включены в определение Всеправославного Собора.

Впрочем, эта поучительная история одной идеи, которая похожа на историю Золушки, заслуживает отдельного рассказа.

Из общечеловеческого

Итак, собор завершен (хотя текст документа об инославии продолжили обсуждать).

В заключительных выступлениях Константинопольского и Александрийского ничего особенного не было. Позабавило то, что Патриарх Варфоломей в начале своего слова подробнейшим образом благодарил и уборщиц, и секретарей, и переводчиков. И только в конце слова вдруг вспомнил и поблагодарил греческого премьера Ципраса. Акценты были расставлены правильно…

Продолжение см. тут

Теги: