Religion.in.ua > Аналітика > Украина как фактор российского политического единства

Украина как фактор российского политического единства


26 01 2010
Украина как фактор российского политического единства Осмысление Украины в контексте российской цивилизации стало более четким начиная со второй половины XIХ столетия, когда из стихии имперско-православной ментальности начал выкристаллизовываться модерный российский национализм, формирование которого было несколько заторможено и искажено семью десятилетиями большевизма. Но особенно громко эта проблема заявила о себе российской общественности в начале ХХ столетия

В свое время Владимир Винниченко, один из лидеров  украинского движения начала ХХ столетия, сказал, что российская демократия заканчивается на украинском вопросе. А автор этих строк еще в начале 90-х годов минувшего века писал на страницах христианско-демократической печати, что по отношению к Украине нет принципиальной разницы между российским демократом и российским черносотенцем, различия носят лишь внешний характер, определяемый уровнем образования, культуры и воспитания. Собственно, черносотенные идеи относительно Украины российские демократы формулируют более интеллигентно, без истерик и площадной брани.


Интересно, что даже самые непримиримые российские оппоненты  (левые и правые, либералы и консерваторы, милитаристы и пацифисты)  всегда могут найти общий язык, когда речь заходит об Украине. Именно неприятие Украины как самостоятельной нации и государства способно в России объединить тех, кого уже ничего более объединить не может. Корни этого феномена уходят в достаточно далекое прошлое, когда Московскому государству в XVII в. необходимо было ассимилировать этнос иного происхождения с иной цивилизационной принадлежностью. Впрочем, осмысление Украины в контексте российской цивилизации стало более четким начиная со второй половины XIХ столетия, когда из стихии имперско-православной ментальности начал выкристаллизовываться модерный российский национализм, формирование которого было несколько заторможено и искажено семью десятилетиями большевизма. Но особенно громко эта проблема заявила о себе российской общественности в начале ХХ столетия, когда либеральная, демократическая и почти европейская  русская интеллигенция была вынуждена сдавать тяжелый экзамен на либерализм, демократизм и европейскость. Этот экзамен был связан с ее отношением к украинскому вопросу в Российской империи.


Украина как фактор российского политического единства Украинский вопрос в то время еще не касался целостности империи, выступая преимущественно в этнографично-культурологических формах. Самые смелые требования украинских интеллигентов не заходили далее украинского языка в школах и украинского книгопечатания. Фактически речь шла лишь о культурной автономии для украинцев и признании их самостоятельной народностью наравне со всеми другими. Однако и этот минимум напугал многих русских интеллигентов, воспитанных на официальной имперской историографии. Эта интеллигенция реагировала на национальную активизацию украинцев с огромным изумлением, поскольку таковая полностью опровергала привычные имперские схемы единства русского народа в трех ипостасях: великороссы, малороссы, белорусы. Последние две «ветви» считались провинциальными дополнениями к первой, главной и основной. Язык русских рассматривался не только как язык русского народа, но и как «общерусский» нормативный язык для всех восточных славян, как язык для культурного, общественного, литературного и образовательного быта всех восточных славян.


Языки же украинский и белорусский воспринимались даже не как этнические, а как социальные признаки, свидетельствовавшие о низком происхождении и о еще недостаточной интегрированности в «общерусскую» культуру. Поэтому возникновение украинской проблемы как чего-то самостоятельного, отдельного и самоценного вызвало глубокое удивление, а иногда и раздражение и протест.


Конечно, свою роль в этом процессе сыграло и традиционное российское невежество во всем, что касалось Украины, что, между прочим, не преодолено до сих пор (если не усилилось). Факт этот фиксировался в описываемый период и российскими и украинскими авторами. В сфере знакомства россиян с Украиной «по свидетельству такого компетентного великоросса, как академик Ф.Е.Корш, господствует в буквальном смысле слова «невігластво», и это невежество объясняет очень многое из того, что воспринимается украинцами как неприязнь, как негативное отношение к их национальному делу». Другой автор на страницах журнала «Украинская жизнь» (издавался в Москве на русском языке Симоном Петлюрой до Первой мировой войны) обращал внимание на тот факт, что: «Вышло так, что «великороссы», прожив сотни лет рядом с «малороссами» или украинцами, из этого сожительства вынесли одни только анекдоты, не получив правильного представления о том, как и чем живут украинцы, что собой представляют, на каком языке общаются. Не отягощали себя  настолько, чтобы присмотреться, познать, изучить. Это занятие, наверное, казалось лишним».


Тем более страшно далека от осведомленности относительно Украины была широкая общественность, не предававшаяся интеллектуальным занятиям. Вот почему после свержения династии Романовых, в котором самое активное участие принимал сформированный из украинцев лейб-гвардии Волынский полк, когда солдаты и матросы вышли на Невский проспект под сине-желтыми флагами и портретами Тараса Шевченко, то удивленные питерцы говорили друг другу: «Появились какие-то украинцы…»
Русская интеллигенция начала ХХ ст. была предельно политизирована. По своему отношению к социальным вопросам она достаточно четко делилась на левых, правых и центристов. Однако это деление не распространялось на национальный вопрос. Тут начинали действовать другие схемы, когда либерал и прогрессист мог быть в украинском вопросе последовательным реакционером, консерватор – снисходительным либералом и т.д. По своему отношению к украинскому вопросу русские интеллигенты разделялись на: 1) черносотенцев – погромщиков (русских националистов, как они сами себя называли); 2) либеральных  украинофобов; 3) украинофилов на уровне признания украинской культурной автономии.


Сочувствующих идее украинской государственности даже в форме политической автономии в российском образованном обществе не было.


Первая группа русской интеллигенции, черносотенцы – погромщики, мало отличались в идейно-теоретическом отношении от либеральных украинофобов. Фактически они стояли на общей идеологической платформе. Достаточно привести отдельные пункты устава основанного в марте-апреле 1908г. в  Киеве «Клуба русских националистов»: «Юго-Западный край – это исконно и чисто русский край. Русский народ существует только один. Никакого малорусского или «украино-русского» народа нет, а есть только южнорусская ветвь единого русского народа. Украинофильское движение есть явление  в такой же мере вредное, как и безосновательное».


25 ноября 1911 года председателю правительства империи Коковцеву, министрам Макарову, Гучкову, Балашову была направлена резолюция «Киевского клуба русских националистов» (ККРН): «1. Мазепинское движение, опираясь на неуязвимую для нас галицко-австрийскую базу, растет, распространяется по всей Малороссии (а как же насчет «безосновательности»? – И.Л.) и приобретает угрожающие размеры. 2. В то время, как Австрия ведет решительную и беспощадную борьбу с русской партией в Галиции, у нас с мазепинской пропагандой и созданным ею движением не ведется никакой борьбы; 3. Мазепинское движение является самым грозным и самым опасным из всех движений, направленных против единства и целостности Российской империи, поскольку это движение стремится  разрушить саму основу целостности и величия России – единство русского народа».


В отличие от украинофобов – либералов, которые призывали преимущественно к идейной травле украинцев, русские националисты настаивали на полицейских мерах, на использовании против украинцев всей мощи репрессивного аппарата Российской империи. Отсюда постоянные доносы правительству, министерствам и департаментам с требованием покарать украинцев в уголовном порядке. По мнению русских националистов, к культурнической деятельности украинцев нужно было относиться как к уголовному преступлению. Абсолютное отрицание украинцев, их языка и культуры стало альфой и омегой мышления и деятельности русских националистов. Очень характерно, что в нынешней Российской Федерации тщательно собрали и весьма роскошно издали в 1998 г. почти все опусы деятелей клуба русский националистов (ККРН), в частности, и такого автора, как А.Царинный с его страстным призывом к грядущим поколениям русских националистов:


«Русские люди, которые национально мыслят, должны ради будущего русского народа ни под каким видом не признавать прав на существование за государством «Украина», «украинским народом» и «украинским языком». «История не знает ни того, ни другого, ни третьего – их нет. Это фетиши, созданные идеологией наших врагов».
Эта черносотенно-погромная традиция относительно украинцев в определенных кругах русской интеллигенции сохраняется и ныне, особенно среди тех, кто группируется вокруг таких журналов, как «Москва», «Наш современник», «Молодая гвардия» и т.д.


Однако другие стремились высказывать аналогичные идеи в не столь зоологической форме. Наиболее ярко такой либеральный вариант украинофобии воплотил в жизнь П.Б.Струве. Этот высокомерно-пренебрежительный  взгляд на украинство (холодное презрение вместо страстной ненависти русских националистов) тоже имеет своих продолжателей и наследников в современной России. П.Б.Струве снисходительно признает украинскую культуру лишь областным вариантом русской. Но даже на этом уровне он не считает возможным или желательным ее существование, по крайней мере, он лично в необходимость и общественное значение областной малороссийской культуры не верит.


Струве утверждает: «Я развивал и развиваю то мнение, что малороссийская стихия есть стихия областная или  провинциальная внутри русской национальной стихии, общенациональным выражением которой служит общерусский или просто русский язык. С этой точки зрения, каким бы ни было филологическое решение вопроса (т.е. неважно, как там на самом деле! - И. Л.), мы должны говорить о малороссийском наречии русского языка как о диалекте, а не как о национальном языке». Понять Струве можно, ведь в 1905 г. Российская академия наук устами императорских академиков – языковедов признала украинский «самостоятельным славянским языком», что и было изложено в «Записке об отмене стеснений малорусского печатного слова», имевшей три издания: петербургское, московское и киевское. Но заявление Струве является чрезвычайно характерным для русского мышления вообще.

Не реальные факты и обстоятельства, не истина, а политическая целесообразность, польза для империи и ее господствующего этноса – вот краеугольный камень всех русских подходов к национальным, языковым, культурным вопросам». Струве призывал русское общество бороться против украинского движения, но именно потому, что он либерал, Струве призывал не правительство и городового, а всю русскую общественность создавать вокруг украинского вопроса атмосферу нетерпимости.


Значительно менее влиятельной была та часть русской интеллигенции, что признавала национально-культурные права украинцев, руководствуясь преимущественно не пониманием украинского вопроса, а общедемократическим инстинктом. Как писал императорский академик Ф.Корш: «… неправильное отношение прогрессивной части великорусского общества к украинским национальным интересам действительно существует. Равнодушие к ним господствует среди большинства великорусских прогрессистов вследствие всеобщего незнания, что такое украинцы …»


И лишь отдельные личности, которые были тесно связаны с Украиной личной духовной связью, длительное время жили в Украине, хорошо представляли национально-культурную ситуацию, могли высказаться с глубоким пониманием вопроса. Кроме того, необходимо еще было и элементарное чувство справедливости по отношению к униженным и оскорбленным. Именно таков был этнический русский, епископ Никон, автор законопроекта об украинских школах и обществах. Со временем отозванный Священным Синодом с Украины (наверное, за «неправильное поведение»), он писал: «Украина, несмотря на свой многовековой гнет, то ослабевавший, то усиливавшийся, несмотря на насильственное подрезывание ее «трепыхающихся» крыльев, заявила себя всему свету своей чарующей поэзией, грустной, дивной песней, успела дать свету своих писателей, ученых, артистов и поэтов; и скажем словами С.Майкова, «если были (а они были) тяжкие грехи за нашей бюрократией, то грех против 30000000 народа наиболее смертный и непростительный». Тяжело осознавать, что и доселе – во имя бюрократических и мертвых идеалов «обрусения» – богатая, красивая, талантливая, цветущая и поэтическая Украина обрекается на вырождение, постепенное отупление и медленное умирание…


Мы сами разжигаем своим подавлением национальной украинской культуры «мазепинство», мы сами создаем братскую вражду, рознь среди одной родной семьи, отнимая право на существование языка, Обществ, литературы, театра и т.п. у 30-миллионного народа, наивно утверждая, что это язык «мужицкий», что это не язык, «а тарабарщина, сочиненная Грушевским и компанией», что это не язык, а отмирающий «провинциализм», язык, «сочиненный придурковатыми холопами», и т.д. и т.п., что украинского языка вообще «не было, нет, и не будет». Украинский язык был, есть и будет; отрицать это могут или люди, вовсе незнакомые с Украиной, или «перевертни», поломавшие свою народность, порвавшие всякую связь с национальной жизнью своего племени, сознательные или бессознательные отступники от родного». Отступниками от родного епископ назвал активных деятелей «Киевского клуба русских националистов»: Царинного, Савенко и Стороженко, махровых украинофобов, труды которых и сегодня широко переиздаются в России.


Несмотря на все попытки тогда, в начале ХХ ст., найти взаимопонимание с русским обществом, в частности, с русской интеллигенцией, итоги этих попыток оказались неутешительными. Русское общество не сделало ни единого политического шага навстречу украинцам. Доброй воли с русской стороны проявлено не было. И дело тут не только в тотальном невежестве русской элиты в украинском вопросе, но и в том, что на подсознательном уровне эта элита не могла не понимать, что реализация прав украинцев, то есть расширение этих прав, возможна только за счет перераспределения общего объема прав наций в Российской империи, львиная часть которых приходится именно на русских. Подводя итог украинского культуртрегерства в русском обществе, М.Грушевский намекал именно на этот момент: «За последние десять лет, считая от «Украинского Вестника», на эту неблагодарную работу была затрачена бездна времени, труда и средств. Выходили украинские журналы на русском языке, в целях информации затевались многотомные энциклопедии украиноведения, информационные издания, большие и малые, книги и брошюры, помещались статьи по украиноведению в российских журналах, газетах, специальных сборниках...


Много было всего этого, но результат получался вовсе несоизмерим с затрачиваемой энергией, и потому я считаю себя вправе назвать эту работу неблагодарной. «Русское общество» оставалось и остается глубоко равнодушным, если не враждебно настроенным к национальному вопросу вообще и к украинскому в частности, и становится очевидно, что центр тяжести лежит тут, во всяком случае, не в недостатке информационных источников, информационного материала, и не в недостаточной энергии самих украинцев в этом отношении, а в чем-то другом!» И в нынешней России образ Украины – врага безотказно выполняет функции политической мобилизации общества в интересах тех, кто в тот или иной момент руководит этой страной.






Повернутися назад