Religion.in.ua > Богослов'я > Личность и богословие Папы Бенедикта XVI. Ч. І

Личность и богословие Папы Бенедикта XVI. Ч. І


24 09 2009
Личность и богословие Папы Бенедикта XVI. Ч. І  Папа Иоанн Павел II доверял Богу безоглядно, в том числе и из-за своей томистской позиции: Бог и суть вещей не могут быть созерцаемы, а значит, для личной и церковной веры существует бесконечное пространство. И он беспредельно верил в возможность скорой евангелизации мира и возрождения католичества. Бенедикт XVI трезво оценивает положение Церкви в мире и говорит не о «наступлении», а об «укреплении на занятых позициях».

От редактора. Мы продолжаем цикл публикаций серии "Человек и вера" (ранее были опубликованы материалы о личности и богословии Патриарха Московского Кирилла и Патриарха Константинопольского Варфоломея). Сегодня предлагаем вашему вниманию третью статью из указанной серии.

Личность и богословие Бенедикта XVI
(часть первая)


Дар созерцания
Всех выдающихся мыслителей Анри Бергсон разделил на талантливых и гениальных. Талантливые ищут истину путем размышлений, рассматривая аргументы «за» и «против», выстраивая цепочки силлогизмов и радуясь внезапным догадкам. Гении «видят» истину. Они не могут объяснить, как это происходит, но их разум проникает во внутреннюю суть явлений. Платон назвал такое понимание «мудростью». Цельный разум человека созерцает истину, видит существенное. Это видение есть малое подобие того непосредственного знания обо всем, которое имеет Бог, Мудрость как таковая. Йозеф Ратцингер, ставший папой Бенедиктом XVI, причастен этому дару понимания. Его суждения касаются самого главного, потому что его он созерцает. Схватывание главного ярче всего заметно в случаях, когда Йозеф Ратцингер просто излагает открывшееся ему понимание. При попытках перейти к аргументации «от рассудка» его созерцательный разум выстраивает слишком отшлифованные и громоздкие конструкции доказательств. Папе кажется, что аргументация должна быть столь же совершенной, как и сама созерцаемая истина. Отсюда – некоторая сухость многих его «обычных книг». Но две его главные книги созданы как изложение ясного видения истины и потому отличаются легкостью разумного ликования. Первая книга – знаменитое «Введение в христианство», изданное в 1968 году на основе лекций, прочитанных в Тюбингенском университете годом ранее. Вторая – это книга «Иисус из Назарета», первый том которой увидел свет в 2006 году, когда Йозеф Ратцингер был уже Папой.
Личность и богословие Папы Бенедикта XVI. Ч. І
В обеих книгах созерцательный ум Йозефа Ратцингера синтезирует целые пласты богословской мысли, которые современная богословская мысль талантливых исследователей давно раздробила на мельчайшие кусочки в своих рассудочных аналитических работах. Йозеф Ратцингер не стремится к возобновлению единства, разрушенного современным богословием. Он просто созерцает истину, которая целостна и едина в своей объективности. И поэтому в его изложении богословию невольно возвращается его синтетичность. Таким образом, синтез Йозефа Ратцингера не есть искусственное соединение разрозненного, порожденное консервативными устремлениями мыслителя. Синтез Бенедикта XVI для него самого – естественное видение того, о чем и о Ком мыслит богословие и идеалистическая философия. Из-за этого видения истины невольно Ратцингер оказывается консерватором, потому что отстаивает видение истины в современном мире, который отрицает как истину, так и возможность ее видения, ее ясного понимания.
В современном мире «неприлично» претендовать на знание объективной истины. Большой популярностью сегодня пользуется одна индийская притча. Несколько слепых дотрагиваются до слона и говорят что перед ними по их мнению. Один коснулся хвоста и решил, что это канат. Второй коснулся ноги и решил, что это – колонна. Третий схватил за хобот и подумал про трубу. Притча призвана продемонстрировать, что все люди подобны слепым и их мнения о мире или о Боге всегда ошибочны. Бог и даже мир – всегда больше, чем догадываются люди. На самом деле вся эта притча не учитывает одной возможности: а вдруг, кроме слепых, рядом со слоном появится человек зрячий. Со времен Платона таких зрячих людей и считали носителями авторитета, гениями, знающими истину. Большинство теологов, конечно, похожи на слепцов из притчи. Но не все теологи похожи на них. Некоторые ясно видят истину, и даже знают, как слепцам доказать, что перед ними не канат, колонна и труба, а слон. Достаточно попросить их задуматься о том факте, что «канат», «колонна» и «труба» теплые, а значит, живые. При обмене частичными знаниями и учитывании факта «живости» слепые или сами догадаются, что перед ними слон, или сочтут истинной слова зрячего о том, что все они с разных сторон дотронулись до слона.
Йозеф Ратцингер получил свой дар понимания истины, потому что с детства Церковь и семья создавали обстановку, в которой мог открыться дар созерцания как дар созерцательной молитвы. Во времена созревания богословского мышления Йозефа Ратцингера жил и творил величайший созерцатель XX века, самый большой гений современного католического богословия Ганс Урс фон Бальтазар. Дар такого созерцания в значительной степени был свойственен и Романо Гвардини. Личное схватывание истины, устремленность к завершенному и непосредственному знанию всего были характерны и для Карла Ранера. Можно сказать, что Йозефу Ратцингеру повезло со старшими современниками. Он подобен им в своем даре понимания и даже до конца не сознает уникальности этого дара.
В католическом богословии столетиями идут споры между августианцами и томистами. Августианцы уверены в том, что разум человека обладает способностью к созерцанию, и Бог обязательно помогает созерцать каждому, кто к этому стремится. Даже простое осознание того, что стол, за которым я пишу эту статью, ровный, а не кривой, есть результат непосредственного понимания, а не опыта. Во всяком случае, такого рода примеры приводил сам Августин. Кстати, с ним был согласен и великий отец православного Востока Максим Исповедник.
Томисты же считают, что у человека нет способности созерцания. Разум человека рассудочен, всегда функционирует только в понятиях и суждениях. Созерцать же разум не может. Непосредственное понимание есть вершина деятельности такого рассудочного разума. Но достигнутое таким образом понимание есть истинная догадка. И не более того. Томизм, когда он противостоит августианству, очень напоминает кантианство, которое противостоит платонизму. При этом Кант считал, что догадки разума об объективной истине могут быть основой только для практической веры. А томисты считают, что эти догадки имеют теоретическую ценность, и даже называют такое мышление спекулятивным, то есть созерцающим. Хотя как раз никакого созерцания и не происходит.
Йозеф Ратцингер – августианец [Rowland T. Ratzinger’s Faith. The theology of pope Benedict XVI. Oxford: Oxford University Press, 2008. P. XII, 1, 9-10, 15-16, 28-29, 146-155]. Хотя он ценит стремление томистов к пониманию истины, но сам он знает, что истину можно и нужно созерцать. Если томисты – это профессора в богословии, то августианцы – это проповедники в богословии. Поэтому неправы исследователи творчества Йозефа Ратцингера, которые видят в нем «сухого профессора». На самом деле, он больше, чем профессор. Мудрец за кафедрой – это всегда больше, чем профессор.
Как созерцатель, Папа оригинально понимает веру. Вера не есть заменитель знания. Вера не нужна как опора в ситуации, когда мы точно не знаем истину. Вера есть созерцательное знание того, во что верят. Вера есть доверие Тому, кому веришь. Вера есть решимость начать знать и доверять своему знанию. Вера есть решимость доверять Богу, который не просто есть, но есть само Бытие. Бог есть то высочайшее «Есть», благодаря которому возможно всякое наше существование (Петр есть) и всякое наше суждение (я думаю «Петр есть»). Такого рода понимание Бога как Бытия взято Ратцингером из современного томизма. Но само острейшее понимание Бога как Бытия доступно ему благодаря его августиновской гносеологии. И отсюда – глубина веры, глубина доверия Богу.
Но это доверие человека, который ясно видит реальное состояние вещей. Папа Иоанн Павел II доверял Богу безоглядно, в том числе и из-за своей томистской позиции: Бог и суть вещей не могут быть созерцаемы, а значит, для личной и церковной веры существует бесконечное пространство. И он беспредельно верил в возможность скорой евангелизации мира и возрождения католичества. Бенедикт XVI трезво оценивает положение Церкви в мире и говорит не о «наступлении», а об «укреплении на занятых позициях». Для современного мира церковная вера не может быть таким же массовым явлением, как в период Средневековья. Но, с другой стороны, Бенедикт XVI отмечает, что христианство в начале своей истории уже было «горчичным зерном», из которого выросла современная европейская цивилизации. И католическая Церковь может вновь стать для мира «закваской», которая приведет в движение все «тесто».
Иоанн Павел II верил, что такая эпоха уже наступает. И этой верой была пронизана книга «Переступить порог надежды». А Бенедикт XVI доверяет не своей вере, но знанию реальности. А потому он надеется. Эта надежда есть надежда на будущее, которое всегда другое – не такое, как мы о нем предполагаем. И сегодня наши предположения о судьбе христианства могут быть пессимистичными, но наши надежды на историческое чудо могут оправдаться самым невероятным образом. И эта надежда – главная в книге Бенедикта XVI «Соль земли».
Итак, личность Папы Бенедикта XVI можно коротко охарактеризовать так: созерцатель Истины, который верит в Истину и надеется на Нее. Его вера вообще возможна благодаря его убежденности в разумности веры. Его вера в Истину возможна благодаря знанию, что Истина есть Логос. И эти две темы – веры в Истину и логосности Истины – фундаментальны для богословия Йозефа Ратцингера. При этом сам Йозеф Ратцингер настолько остро понимает отличие созерцательного знания от обычного, что предпочитает говорить о вере и созерцании как личном решении и понимании, открытости и принятии. Тем самым он избегает традиционного рассмотрения веры и созерцающего понимания как двойника научного или обычного знания. Вера и понимание есть нечто большее, чем знание, так же как любовь есть большее, чем просто отношение к другому. И как традиционное рассмотрение любви как отношения слишком ограниченно, так и обычное понимание веры как заменителя знания слишком примитивно. Не схватывается главное и в вере, и в любви. Задача Йозефа Ратцингера – понять в вере главное. И для этого он занимается экзистенциальной феноменологией личной и церковной веры в своей книге «Введение в христианство».

Необходимость веры
Мировоззрение человека обязательно включает в себя три основных элемента: знания, практические правила поведения и ценности, в согласии с которыми живет личность. Все три элемента предполагают веру. Человек остается человеком, если доверяет своим знаниям, сохраняет верность избранным принципам и верит в ценности своей жизни. Современный мировоззренческий кризис вызван исчезновением момента веры из сферы знаний, принципов и ценностей.
Современный человек сводит знания лишь к знанию техническому, научному. Истинно то, что эффективно. Знания ценны настолько, насколько они позволяют строить человеку свой собственный мир. И этот искусственный мир разрастается, разрушая мир естественный. Целью знания уже не является нахождение места человека в мире, но эффективное построение цивилизации, комфортной для человека. Знание объективное предполагало веру в истинность этого знания. Знание технологическое предполагает, что истинность его проверят в ходе экспериментального воплощения знаний в жизнь. Целые народы подвергаются экспериментам со стороны людей, рассматривающих знание как технологию. В знаменитом одиннадцатом тезисе о Фейербахе Маркс сказал, что задача философии не в том, чтобы объяснить действительность, а в том, чтобы преобразовать ее. Многие народы на себе испытали последствия этого экспериментаторского мышления. Сегодня современная цивилизация идет на риски, связанные с внедрением новых технологий, не просчитывая всех последствий соответствующих шагов.
Также и человеческие ценности лишаются доверия. Люди более не хотят быть мудрыми, мужественными, справедливыми и воздержанными. Люди хотят быть успешными. Но вера, что именно успех, а не совершенство дает счастье, иллюзорна. В итоге все ценности объявляются историческими. Не ценится даже любовь. Уже в пренебрежении личностность человека. Человек обязывается к «политкорректной» размытости своего способа существования, и верящий в четкие ценности выглядит в современном мире чудаком.
Верность принципам стала редкостью. Стоять на своем, быть принципиальным сегодня означает утратить главное – приспособляемость. А без нее, без этой гибкости хребта тяжело сделать карьеру, стать успешным политиком или бизнесменом. В современном мире стала приемлемой беспринципность, выдаваемая за вынужденное закрывание глаз. Стыдливо опускают глаза, не замечая производства наркотиков в ряде стран только потому, что иначе будут жертвы. Не судят всех виноватых в войнах, ведь «как бы чего не вышло». Верность принципам предполагала принятие риска. Риска пасть жертвой своей принципиальности. Человечество отказывается от принципиальности, боясь рисковать – и в результате рискует еще сильнее. Но оказывается обезоруженным морально, поскольку принципы уже оказались преданными.
В этой ситуации перед человеком стоит вечный выбор: верить или нет? Верить ли себе, своему знанию о мире, верить ли в свои ценности, быть ли верным своим принципам? Но чтобы верить себе, нужно иметь объективную гарантию своего существования, правильности своих знаний, ценностей и принципов. Человек без всякой меры для вещей и поступков – это современный слепец, никому и ничему не доверяющий. Его предок – человек эпохи Декарта, верящий только себе. Тогда со всей серьезностью философы приняли тезис Протагора: «Человек есть мера всех вещей». В этом лозунге субъективизма есть важная правда. Правда, что мир имеет антропологическое измерение, если мир приспособлен для человека. И увидеть разумность устройства мира, духовность замысла о мире можно как раз тогда, когда всерьез принять факт антропности мира. Но если понять «человек есть мера всех вещей» как «что хочу, то и делаю», «все позволено», «истина есть то, что мне нравится», тогда гуманистический субъективизм есть первая ступень к антигуманизму.
Человек нуждается в объективной мере для своих знаний, ценностей и принципов. Без этого он рискует расстаться со своей человечностью при первом же собственном шаге. Или рискует столкнуться с антигуманностью других. В еврейском языке слово «вера» имеет три основных измерения: верить во что-то, доверять кому-то, стоять на чем-то (опираться на что-то). Современный человек как никогда ранее нуждается в вере в знания, в доверии к ценностям и в стоянии на принципах. Но верить себе, согласно с Йозефом Ратцингером, человек может, только если стоит на абсолютном основании. То есть человек есть вера всех вещей и действий, только если Мерой для самого человека является Бог. Для сохранения человечности в человеке сегодня нужно вновь обрести понимание человека как существа, принципиально зависящего от Бога. Человеческая личность своим знаниям верит, только если полагается на объективную гарантию Истины. Человек доверяет своим ценностям, только если они укоренены в Любви как высшей Ценности всех ценностей. Личность уверена в своих моральных принципах, только если они проистекают из ясного чувства Добра.
Человечество поразило не доверие личной способности различать Истину и ложь, Любовь и ненависть, Добро и зло. Между тем, такое объективное различение является самой сутью человеческой разумности, религиозности и культуры. Утрачивание такого различия сначала в субъективизме, а потом в нигилизме, есть болезнь человечности в человеке. Эту болезнь можно преодолеть только решимостью верить. Важно понять, что верить для человека – это нормально, естественно. Человек так же призван к вере, как к мышлению, деятельности, любви. Без решимости верить человек не сможет решиться и на честное мышление, и на честную любовь, и честную деятельность.
Субъективизм отрицал веру во что-то объективное или в Кого-то реально Существующего, заменяя ее уверенностью в том, чтосконструировано самим человеком. Весь мир должен был стать проекцией человеческого Я. Это строительство Вавилонской башни велось от имени разума и расценивалось как дело небывалой серьезности. Нигилизм эпохи постмодерна отрицает еще и доверие к человеческому субъекту. Деятельность может быть только игрой, а весь мир – местом для этой игры. Человек открыл собственное ребячество, но не стал искать Отца. Отрицание всякой истины, в том числе и субъективной, превратило жизнь человека в сплошной вопрос. Выход из этих лабиринтов субъективизма и нигилизма Йозеф Ратцингер видит только в признании примата объективной основы для человеческой жизни. Мы не производим жизнь из самих себя. Мы ее получаем извне – от родителей. Мы живем постольку, поскольку есть мир, в котором для нас есть место. И мы, и мир существуют постольку, поскольку Бог их сотворил и позволяет существовать. Все нам даровано. Понимание всего как дара предполагает существование Дарующего. Благодарность за дар есть отношение, свободное от маний конструирования и игры. Понимание, что дарованность жизни – это факт, который нас обязывает к особым отношения доверия к Дарителю,  есть самое важное в теологии и философии, потому что наиболее важно и для человека вообще.

Обретение веры
Признание того, что человеческое существование, а также знание, поведение и смысл жизни человека, не конструируются самим человеком – это важнейший заслон против субъективизма.
Но признав, что существование, знание, поведение и смысл жизни человека возможны только на объективной опоре, нужно сделать шаг – и опереться. Этот шаг и есть уверование, есть то «Аминь», которое человек говорит Богу, своей опоре и основе. «Слово «Аминь» еще раз повторяет то самое, что значит вера: доверчивое вступление на основу, которая поддерживает меня не потому, что я ее сделал и рассчитал, а, скорее, наоборот, как раз потому, что я ее не сделал и не могу рассчитать» [Йозеф Ратцингер. Введение в христианство. М.: «Духовная библиотека», 2006, с. 59. См. также с. 56].
Личность и богословие Папы Бенедикта XVI. Ч. І  Именно когда человек понимает, что законы его мышления не есть случайное порождение его психологического развития, он открывается Богу как Истине. Тогда, когда человек понимает, что законы морали не возникают и развиваются вследствие требований общества, но голос совести способен говорить и вопреки требованиям социума, тогда человек открывается Добру. И когда человек понимает, что придумать любовь нельзя, но ее можно только встретить – тогда он открыт Любви.
Попытка опереться на Истину, Добро и Любовь и является верой. Вера выявляет только то, что человек и так опирается на Бога, уже потому что существует благодаря Богу-Бытию. И если в человеке еще есть человечность, то только благодаря объективной опоре на Истину, Добро, Любовь.
Верующий – это человек, осознавший свое онтологическое положение и сознательно предавший себя Богу, Которому он и так принадлежал. Верующий не отказывается от своих разумности, моральности и ценностей. Но они оказываются укорененными в Боге. И это позволяет лучше их понять и прочувствовать.
Вера не заменяет знания, но позволяет ему осуществляться вполне. Вера не подменяет нравственных принципов, но позволяет их прояснять. Вера не заменяет ценностей, но позволяет их лучше прочувствовать. Вера есть принятие Бога, а значит – принятие Истины, Добра, Любви. Это принятие есть восполнение уже наличного, но не замена или отбрасывание.
Вера предполагает отречение только от искажений истины, добра, любви. Уверование есть отречение от лжи, зла и ненависти. Такого рода отречение оправданно и необходимо. Так человек отрекается от того, что ставит саму человечность в личности под угрозу. Поэтому уверование есть спасение не только в религиозном смысле, но и спасение человеческого в человеке.
Вера придает смысл всей человеческой жизни – знаниям, принципам, ценностям. Этот смысл есть Бог. «Вера означает такое решение, в котором устанавливается, что мысль и смысл образуют не только случайный пункт бытия, но что все бытие есть продукт мысли, более того, что само бытие в глубочайшей своей структуре есть мысль» [Там же, с. 122].
Бог есть опора для личности и как Бытие, и как Мысль (Ум, Логос). Веровать можно только в Того, Кто Есть и Кто есть Ум. Эти два важнейших положения не делают Бога Библии Богом философов. Последние искали Бога, который действительно открылся как Бытие и как Ум.
То, о чем догадывались философы, оказалось реальностью. Но без их подсказки. Йозеф Ратцингер совершенно серьезно считает, что Бог назвал себя в явлении Моисею «Сущим», «Бытием». Если бы Бог просто сказал Моисею «Я есть Тот, Кто есть» в смысле неназывания никакого имени, то в следующем предложении Бог не сказал бы про себя именно как про Сущего. «Ведь Моисей все же был уполномочен сказать вопрошающим: «Сущий (Я-есмь) послал меня к вам» (Исх. 3, 14)» [Там же, с. 103]. Принятие того факта, что Бог есть Бытие, не делает Бога познаваемым – Бог остается загадкой, ведь то бытие, которое мы знаем, есть лишь становление [Там же]. Вера в Бога есть вера в Бытие как основу для всего становящегося и для всего становления вообще. Бог есть основа как Дарящий, как Ты, от которого мы получаем себя и все свое в дар.
Бог есть Разум, и религиозное учение о Творце неизбежно является идеализмом, который учит о Личном Духе, предшествующем материи. Сам мир существует не благодаря своей материальности, а благодаря своему рациональному устройству. Весь мир есть рациональная упорядоченность, объективированная мысль, которую можно условно назвать «объективным духом». «Слова «Credo in Deum – Верую в Бога» выражают убежденность в том, что объективный дух есть результат субъективного духа» [Там же, с. 125]. Этот идеалистический персонализм не столько философичен, сколько теологичен. Бог есть такое «Мышление» [Там же], которое есть Логос. «В отличие от идеализма, который превращает все бытие в моменты объемлющего сознания, христианская вера возвещает: бытие есть мысленное бытие – но не так, что оно остается лишь мыслью, а его самостоятельность оказывается лишь мыслью. Христианская вера в Бога означает, скорее, следующее: вещи суть сущие мысли единого Творческого Сознания, они исходят из творческой свободы, и это Творческое Сознание, которое содержит все вещи, отпустило мыслимое им на свободу собственного, самостоятельного бытия» [Там же, с. 126].
Раз Ум, который есть опора для человеческого и всякого существования, оказывается Творческим сознанием, то этот Ум, конечно, должен быть свободой. В признании свободы Творца «сущность понятия творения» [Там же]. «Обнаруживается, что идея свободы есть характерная особенность христианской веры, отличающая ее от любого вида монизма. В начале всего бытия она ставит не какое-нибудь сознание, а творческую свободу, которая снова создает свободу» [Там же, с. 126-127].
Отрицание Разумности Бога из-за боязни родственности христианства и философии может привести только к пленению христианства языческим мифом: без разумности остается только миф, без опоры на разумный моральный закон  – только обычай, без разумного принятия любви – только неразумное принятие «жизни во всем ее разнообразии». Йозеф Ратцингер невольно подчеркивает опасности современной борьбы за традиционные ценности против разума. Отрекаясь от нововременного культа разума, важно понять, что христианство – это вера в Логос, а не религия традиционных ценностей. То, что произошло в Римской империи, повторяется и в других империях сегодня: «Религия не идет путем Логоса, но упорно держится мифа, разгаданного и лишившегося реальности. В результате закат ее стал неизбежным; он был обусловлен отъединением от истины, которое привело к тому, что религию стали считать простым «institution vitae», то есть простым средством упорядочения жизни и формой ее организации. Тертуллиан с великолепной силой и энергией противопоставляет той ситуации христианскую позицию, описывая ее следующими словами: «Христос назвал Себя Истиной, а не обычаем». [Там же, с. 112-113].
Понимание неслучайности дара существования, неслучайности всего человеческого в человеке ведет личность к опознанию Бога как Любви. Именно любовь есть то последнее слово, которое человек может сказать о Той Опоре, которую он обретает усилием веры. Бог «есть не только мышление мышления, вечный математик Вселенной, но и Агапе, творческая мощь любви» [Там же, с. 115]. Йозеф Ратцингер понимает веру как личную встречу с тем, Кто всегда уже «держал в теплых руках любви». И эта встреча убеждает человека в том, что изначальное «Мышление не только знает, но и любит» [Там же, с. 128]. Именно потому что Бог есть Любовь, Он есть Творец, даровавший своим творениям свободу. А Любовь есть Имя Бога, через которое вера получает доступ к пониманию Бога как Троицы. Но чтобы обрети это понимание, необходимо принципиальное углубление богословского анализа, нужна постметафизическая теология.

Вместо послесловия к первой части
Йозефу Ратцингеру удается найти такого рода богословское мышление, которое является одновременно и максимумом фидеизма, и максимумом рационализма.  Человек открывается в его мышлении как путь к Богу. Бог же является как основа для человечности, а значит и для тех ценностей, без которых невозможна европейская цивилизация. Но эти ценности не оправдываются, как нечто традиционное. Они есть суть человеческого в человеке, разумного в разумности, морального в моральности. А потому они фундаментальны. Ибо Бог есть основа для них, а человек – их воплощение. Такой способ рассказа человечеству о христианстве явно выигрывает по сравнению с другими большими нарративами о необходимости для человечества обратиться к христианским ценностям.






Повернутися назад