Religion.in.ua > Богослов'я > Успенские чтения–2009 как обретение надежды и терапия памяти

Успенские чтения–2009 как обретение надежды и терапия памяти


5 10 2009
Надежда Блаженнейшего митрополита Владимира крепка как любовь, то есть крепка абсолютно. Упование его не на достижение компромиссов, не на благоприятные обстоятельства или помощь политиков. Надежда его – на возможность обретения братьями своих братьев. Обретения, ставшего возможным через осознание общего призвания, превышающего горизонт земного, клерикального, церковно-общественного.
Память и надежда
В этом году Успенские чтения были посвящены теме «Память и надежда».
Память – это естественное свойство человека, без которого невозможно его самосознание, самоидентичность. Поэтому св. Августин мог сказать, что память есть основа человеческого сознания, предшествующая собственно уму и воле. Память сегодня критически важна прежде всего как память социальная, память культуры. Беспамятное общество обречено на вымирание – культурное, а затем и физическое. Ибо у такого общества не будет фундамента для сознания и воли. А бездумные и безвольные культуры уходят в небытие, и о них помнят другие, пришедшие из будущего. Культура создается прежде всего работой памятования. Помнить надо не только достижения, но и трагедии. Ведь память должна не только вдохновлять, но и учить.
Надежда – это одна их трех главных христианских добродетелей, которой предшествует вера и которой последует любовь. Апостол Павел очень резко отличает христианскую надежду от того, что называют надеждой не-христиане. Последние надеются на то, чего не знают. Их надежды устремлены в будущее, которого еще нет, а потому исполнены иллюзий. Христиане же знают, на Кого надеются: на Христа, который придет воскресить мертвых и воздать каждому по заслугам его. Особенность этого знания о втором пришествии – в его реалистичности: на каждой евхаристии второе пришествие вспоминается наряду с другими событиями жизни Христа, да и сама евхаристия есть реальное предвкушение второго пришествия. Зная через таинства Бога, христианин знает, на Кого надеется.
Таким образом, память и надежда – это встреча человеческого и божественного, земного и небесного, культурного и церковного, естественного и благодатного. У организаторов конференции был замысел о возможном открытии новых смыслов при встрече работы памятования с благодатью надежды. И этот замысел удался – как благодаря работе теологов, религиозных философов, культурологов, историков, так и благодаря помощи от Того, Кого нужно помнить и на Кого нужно надеяться.

Память о собственном призвании и свидетельство о надежде
На первом заседании конференции в воскресенье 27 сентября царила атмосфера той христианской собранности духа, которая должна быть на литургийном служении. Сознание важности происходящего только возрастало во время докладов.
Доклад Блаженнейшего митрополита Владимира раскрывал важнейшую тему особого призвания Киева в судьбах вселенского православия. Мысли Блаженнейшего митрополита Владимира нашли также непосредственное продолжение в более обширном докладе епископа Переяслав-Хмельницкого Александра. Создатели христианского облика Киева – князья и митрополиты – сознательно строили Киев как «второй Иерусалим». Эта идея обосновывалась в произведениях киевских книжников. Возрожденная во времена казацкого ренессанса, эта идея уже не уходила из общественного самосознания киевлян и украинцев вообще. В идее о Киеве как втором Иерусалиме открывается не мечта и пустая надежда. Осознание Киева как второго Иерусалима – это осознание собственного особого призвания. А призвание – это всегда реальность. Призвание – этот крест, который приходится нести, даже если не осознаешь, что несешь его. Конечно, призвание лучше исполнять сознательно, нести крест добровольно и осознанно. Доклад Блаженнейшего митрополита Владимира призывает украинское православие осознать свое особое призвание, обдумать и оценить его. Сознательное воплощение осознанного в жизнь – вот что необходимо сегодня. Блаженнейший митрополит Владимир открывает то пространство согласия, на котором возможна встреча и обретение единства всего украинского православия. Идентичность киевская – это идентичность более небесная, чем земная, более идеалистическая, чем реалистическая. Но в этом – и возможность согласия. Объединять украинских православных должна Великая Идея. И эта Идея должна быть Церковной, Христианской. Идентичность Киевской Церкви не может быть узко-национальной или широко-империалистической. Идентичность Киевской Церкви должна быть универсальной. Именно воплощение христианского Идеала с его высокими требованиями – к Церкви, Государству, Нации, Граду – должно быть задачей христиан Киевской традиции. Христианский универсализм не помещается в рамки универсализма земного – того универсализма, который предлагается от имени «общечеловеческих» или «восточно-христианских» «ценностей». Задача Киевской Церкви – быть универсальной так, как универсальным является Тело Христово – новое человечество. Универсальность современной глобальной цивилизации по сравнению с этим идеалом – мелка и приземлена. Универсальность отдельных христианских или пост-христианских «цивилизаций», «империй», «культур» - еще более мелка и еще более увязла в земном, слишком земном. Серьезность киевской идеи – в решимости быть христианами и только христианами. Быть открытыми на Восток и на Запад. Но оставаться собою – христианами. Каждая ценность традиционной культуры должна быть подчинена главной ценности христианства – Любви. Ибо Бог есть Любовь, и Его Небесный Иерусалим есть град Любви. Любви исторически униженной, но ради конечного осуществления которой была вся эта история. Любви, распятой, но Воскресшей. Любви бросившей семена проповеди и таинств в землю слишком косного человечества, и взрастившей Небо из этих самых семян, на этой самой почве. И сегодняшнее унижение украинского православия расколом, распинающим Киевскую Церковь, должно обернуться духовным возрождением Киева как Второго Иерусалима. Иначе – все зря, и вековые усилия христиан киевской традиции не принесут небесного плода тут и сейчас. И от нас сегодняшних зависит – дадим ли мы вырасти зернам, которые сеял Христос через ап. Андрея, князей Владимира и Ярослава, строителей Софии, митрополита Иллариона, киевских святителей XVII-XVIII веков. И большой грех – вырывать колосья на поле, которое не мы взрыхлили и не мы засеяли. Раскол и ненависть есть именно вырывание колосьев, вбрасывание зерен бурьяна. И это общая вина Киевской Церкви сегодня, которая должна быть искуплена общими усилиями по обретению себя как единой, православной Церкви.
Надежда Блаженнейшего митрополита Владимира крепка как любовь, то есть крепка абсолютно. Упование его не на достижение компромиссов, не на благоприятные обстоятельства или помощь политиков. Надежда его – на возможность обретения братьями своих братьев. Обретения, ставшего возможным через осознание общего призвания, превышающего горизонт земного, клерикального, церковно-общественного. Только при наличии в церквях Киевской традиции реального общего устремления к горнему, к воплощению Идеи Киева как второго Иерусалима - возможно и объединение, и последующее совместное существование украинских православных, - слишком разных, чтобы объединяться вокруг чего-то земного.

Память о неуслышанном предупреждении и новая надежда на христианское будущее Европы
В этом году исполняется сто лет с выхода в свет сборника «Вехи». В рамках конференции прозвучали доклады и выступления, связанные с этим юбилеем, важным для Киева еще и потому, что половина авторов знаменитого поворотного для русской интеллигенции сборника были во времена своей молодости в именно в нашем граде. Здесь они переживали поворот от марксизма к идеализму, от светской философии к религиозной. Ими Киев будет оправдывать исполнение своего призвания второго Иерусалима на страшном суде.
Авторы сборника «Вехи» высказали два важнейших предупреждения и пытались отвратить то будущее, которое, к сожалению, стало реальностью. Эти две мысли сегодня кажутся накрепко связанными между собою, хотя столетие назад они, казалось, разделяли авторов сборника на две группы.
Первая мысль была высказана прежде всего гениальным киевским философом Богданом Кистякивским в статье «В защиту права». По мысли Кистякивского тогдашнее общество находилось в ситуации господства Закона. Ситуация верховенства Закона опасна тем, что Закон может быть хорош и морален, а может быть антигуманен и тоталитарен. От господства Закона культурные народы стараются перейти к господству Права. Последнее есть форма организации более высшая, чем господство Закона, поскольку учитывает тот факт, что гражданин есть личность, свободная и самостоятельная. Христианская оценка человека как личности, христианский персонализм требуют предпочтения господства Права перед диктатурой Закона. Закон призван навести порядок. Право призвано еще и защитить свободу. Право так же выше Закона с точки зрения философии права, как благодать выше закона с точки зрения христианского богословия. Верховенство права предполагает равенство всех перед законом, равную меру ответственности и равную меру прав. Право есть система, в которой права человека не просто записаны в законе, но реально обеспечиваются и защищаются государственной властью, в том числе и судами. Богдан Кистякивский считает, что в России 1909 года отдельные попытки введения правового строя, связанные с усилиями императора Александра II, не получают дальнейшего развития по двум причинам. Во-первых, государственная власть не имеет решимости перейти от верховенства Закона к верховенству Права полностью и безоговорочно. Во-вторых, русское общество не осознает важности построения правового государства. Идеал верховенства Права считается слишком земным. Общество ставит своей целью скорейшее достижение «рая на земле», того, что можно назвать «цивилизацией любви». Часть русской интеллигенции искушена социализмом и мечтает о рае как осуществлении коммунизма. Консерваторы мечтают о возврате к особому русскому общинному строю, который бы строился на отношениях любви. Но для Кистякивского ясно, что и общество социальной справедливости, о котором мечтают социалисты, и общество любви, о котором мечтают русские религиозные философы, может возникнуть только на основе уже существующего правового государства, правовой справедливости. Господство Права создает условия для перераспределения средств на социальные нужды – и потому ближе к социализму оказалась Швеция. Цивилизация любви создается личностями, гражданским обществом, которое защищено правовым государством – и потому на Западе благотворительность развита как ни в одной цивилизации прошлого или настоящего. Попытки же от господства Закона перейти к Царству социализма или к «цивилизации любви» приведут только в анархии и диктатуре. Так в действительности и произошло. Причем в 1917 году Россия рискнула осуществить социалистический рай и оказалась в плену диктатуры на семь десятилетий, из которых половина может быть охарактеризована как социальная и культурная катастрофа. С 2000 года Россия хочет построить особый мир, более совершенный, чем Запад с его господством Права, защищающим права человека. И этот особый путь опять-таки предполагает только господство Закона и торжество особых ценностей коллективистского характера. Снова всероссийская община строится без необходимого фундамента. Кистякивский предупреждал, что господства Закона для построения Цивилизации любви недостаточно, необходимо еще и господство Права. Но строительство продолжается, в него пытаются вовлечь соседние государства и даже Церковь, забывая, что по слову Божию дом без опоры на камне будет смыт водой.
Второе важнейшее предупреждение авторов «Вех» - о необходимости для государства и общества самого глубокого фундамента: опоры на духовные ценности христианства. Сегодня Европа выдыхается именно из-за забвения собственных христианских корней. Как подчеркнул в своем докладе о. Дидье Берте, сегодняшнее поколение европейских политиков начинает понимать, что секулярное общество несамодостаточно. Еще Аристотель заметил, что государству кроме права необходима еще и дружба. Эта дружба – особая дружественная атмосфера соработничества. Фома Аквинат считал, что такую дружбу может и должна порождать христианская любовь, «агапе» или «каритас», рождающаяся на общинной литургии. Знаковым событием сегодняшнего дня политической истории Европы о. Дидье назвал призыв Президента Франции Саркози к католикам: вдохните новую жизнь во Францию и Европу. Этот призыв со стороны Президента Франции критически важен, поскольку Франция двадцатого столетия была государством победившего секуляризма. Говорить о каком-либо сотрудничестве государства с церковью было неприличным тоном в политическом дискурсе этой страны с 1789 года, а просто невозможным – с момента принятия законов 1905 года. Тем более государство не помышляло о реальном сотрудничестве. И вот сегодня, задыхаясь без христианского дерзновения жить любовью и дружбой, государство обращается к Церкви с призывом о сотрудничестве. Признание необходимости христианства для Франции и Европы прозвучало в речи перед Папой Римским. Это и понятно, потому что исторически Франция – страна с католической культурой. Но в целом эти слова о необходимости новой встречи государства и церкви в Европе необходимо считать обращенными ко всем христианам.
Если осмысливать предупреждение авторов «Вех» о необходимости духовного фундамента для общества и государства, то сегодня необходимо внести поправку. Фундамент должен быть правовым (Кистякивский). А вот общественная атмосфера – христианской (Бердяев, Булгаков и другие с нашей поправкой). Наличие правового фундамента обеспечивает жизнь человека как личности и дает ему возможность свободного личного общения – в Церкви, в гражданском обществе. Государство не должно становиться христианским, не должно сакрализироваться. Это путь к язычеству, к языческому обожествлению государства, к порабощению христиан земному богу – как бы его ни звали. Это путь идолопоклонства. Государство должно благоприятствовать утверждению христианских ценностей в гражданском обществе. Христиане должны изменить не государство, а гражданское общество. Христиане могут и должны сделать гражданское общество христианским. И тогда произойдет изменение духовной атмосферы в обществе. Даже если государство не будет желать благоприятвовать христианству, оно будет вынуждено считаться с христианскими требованиями к политикам и политике, с христианским социальным учением, с христианским видением цивилизации любви.

Надежда на единство христиан
Христиане разделены и осознают, что попали в ситуацию теоретической богословской антиномии, разрешение которой возможно только на путях практики.
Католики признают себя единой и единственной Церковью, о чем было недвусмысленно заявлено в декларации 2000 года «Господь Иисус». Но с другой стороны, католики признают наличие у православных полноценной Церкви, а у протестантов – важнейших элементов церковности.
Православные признают себя единой и единственной Церковью, о чем особо было подчеркнуто в декларации РПЦ 2000 года «Об отношении к инославным». Но с другой стороны, православные большинства поместных церквей признают наличие у католиков церковной жизни, действенность их таинств и апостольскую преемственность католической иерархии.
Теоретического решения апории ждать не приходится. Необходимо изменение сознания, и в докладе брата Ришара из Тезэ «Жизнь брата Роже — подвиг надежды» был намечен путь практического установления единства. Надо понять единство христиан не как институциональное и юридическое, а так как оно есть – как единство евхаристическое. К чему стремится экуменическое движение? К единству институциональному? Нет, ибо это утопия. Нужно стремиться к единству, которое есть единство евхаристического общения.
Что необходимо для такого единства? Любовь, подлинная христианская любовь, которая крепче смерти. Которая принимает другого как раз потому, что он другой, не такой, как я, не такой, каким я бы хотел его видеть. Для единства необходима вера. И Никейско-Константинопольский символ веры достаточен для евхаристического единства. На евхаристии не требуется единства богословия. Требуется общее исповедание символа веры. А понимание этого символа веры у богословов может быть различным – на то они и богословы. Ведь если бы Бог улавливался в их слова и формулы, то Он был бы не Богом, а только идеей человеческого разума. Но Бог являет Себя в символах веры, принятых под воздействием Святого Духа, в формулировках догматов, которые символичны и апофатичны. Смирение богословов – томистов и паламистов, схоластиков и экзистенциалистов – просто необходимо перед таинством веры. И необходима надежда. Надежда на то, что единство, обретенное во взаимном причастии, приведет и к тому единству разнообразия, когда христианские Восток и Запад будут двумя «легкими Европы» по выражению папы Иоанна Павла II. И даже легкими всего мира.
Надежда на единство через сопричастие – наиболее дерзновенная христианская надежда. Но это дерзновение по своему реалистично. Эта великая христианская надежа на единство через сопричастие была реально воплощена в жизни брата Роже и продолжает воплощаться в общине Тезэ. Реальность единства подвигла о. Николая Афанасьева когда-то написать «Una Santa» - произведение, до сих пор не осмысленное православными богословами. Оно есть горящий уголь, протянутый ангелом к устам православных богословов, и ни у кого не хватает смелости этот уголь принять. Это произведение не пережито, не продумано. От него стыдливо отворачиваются. Оно есть слишком большой вызов, которого все боятся. Боятся не понести груза богословской ответственности. Но в результате православные богословы оказываются безответственными, ибо не дали ответа на этот главный богословский вызов для них.
Католическое богословие на этот вызов ответило. Ганс Урс фон Бальтазар создал католическую теологию сопричастия. Католическая Церковь десятилетиями предлагает сойтись на этом учении о единстве как сопричастии. Но православные не слышат. Они предпочитают думать, что их приглашают к организационному единству с папой Римским. Православного ответа на богословие Ганса Урс фон Бальтазара так и не прозвучало.

Надежда на встречу постсекулярной философии и постметафизического богословия
Важнейшая тема встречи богословия и философии прозвучала в докладах Антуана Аржаковского «Надежда, которую дарит нам сегодня духовная традиция «Вех»», Дмитрия Клеопова «Событие, Надежда и Евхаристия» и Александра Филоненко «Возвращение рассказчика: история и евхаристическая герменевтика».
Есть старый анекдот: всегда, когда группа философов достигает горной вершины и познают истину, там их уже давно поджидает группа теологов. В докладе Антуана Аржаковского доказывается, что сегодняшняя французская философия наново открывает необходимость апофатического молчания о трансцендентном именно в том смысле, в каком об этом говорит христианская теология. Она же понимает ценность мудрости как ее открыла для себя античность и русская философия от Соловьева до Аверинцева. Современная французская философия вопиет об опустошающих последствиях индивидуализма и необходимости перейти к персонализму – но об этом столетиями напоминает христианская философия, и об этом говорили теологи «парижской школы». Хочется дополнить эти слова Антуана Аржаковского важным замечанием: когда французские философы сегодняшнего дня обращаются к истинам, известным православному богословию, желательно, чтобы они могли встретиться с живыми православными теологами, а не только с книгами «парижан». Важнейший аспект, который нужно отметить в этой возможной встрече, не замечен А. Аржаковским. Сегодня православная теология существует в парадигме неопатристики, основанной о. Георгием Флоровским и Николаем Лосским. Софиология русской религиозной философии и школьная академическая теология были предшествующими парадигмами православной мысли. Сегодня они мертвы. И оживления их ожидать не следует. Как верно отмечает А. Филоненко, после неопатристики как возвращения к отцам может произойти только углубление возвращения – к Евангелию и евхаристии. Понимание мудрости С. Аверинцевым бесконечно далеко от русской софиологии, ибо вырастает из античной и византийской традиций, о чем прекрасно написано в новой книге О. Седаковой «Апология рациональности». Но в целом, интуиция А. Аржаковского о сближении французской философии в лице Мариона с православной теологией – верна. И что этому сближению может помешать геополитический утопизм как традиционное искушение православного сознания – тоже верно. Остается надеяться на то, что действительность евхаристии будет заставлять отвращаться от геополитического мечтания к надежде на Господа и Его Церковь.
Доклад Д. Клеопова заставил вспомнить о событийности евхаристической жизни. Опыт евхаристии есть то, что является Событием, входящим в историю. Это событие происходит, оно реально. Но это событие не есть ни процесс, ни вещь. А потому оно неуловимо для ума. Оно есть тайна. Открытие событийной природы жизни человека и мышления позволяет легче принять событийность евхаристии.
Доклад А. Филоненко был похож на попытку выразить бесконечное, которое вторгается в необычные слова необычного философа. Современный человек застигаем опытом, который не может выразить. Обычно это опыт ужасного – войны, геноцида, голода, смерти. Этот опыт повергает и обычного человека, и философа в молчание. Такого рода опыт позволяет лучше понять природу богословской апофатики, которая есть гимн ошеломленного Тайной человека. Говорящего несмотря на невыразимость. Не могущего не говорить, ибо человек есть существо логосное – то есть говорящее. И человек возвращается к умению рассказать о невыразимом, все больше понимая древний язык религии. Опыт человека двадцатого века так же не может уместиться в формулировках спокойных научных трактатов, как и опыт Моисея или апостолов. Тут требуется особая поэтика, дерзающая говорить нелогически, но человечески.

Камни для мозаики нашей надежды
В своем обзоре случившегося в Киеве с 27 по 30 сентября 2009 года мы затронули лишь узловое, связующее. Но было еще много главного: и доклад о значении памяти и надежды епископа Антония, ректора Киевской Академии, и размышления о библейском понимании надежды профессора о. Николая Макара. И воспоминания о Сергее Аверинцеве, и доклад о знающем молчании у раннего Витгенштейна. И исповедание христианского понимания надежды нунцием Архиепископом Иваном Юрковичем, и попытка связать собственную философию перехода от разорванного мышления к целостному с библейским пониманием знания у профессора Сергея Крымского. И было два невероятных по философской глубине свидетельства Виктора Малахова о своем философском понимании принципа надежды. И было свидетельство о богословии надежды патриарха Варфоломея и епископа Всеволода (Майданского). И было исполненное искреннего чувства размышление профессора Татьяны Суходуб о судьбе русской интеллигенции, написавшей как памятник своего трагического самосознания «Вехи». И был виртуозный богословский этюд о надежде в Аду согласно с учением св. Силуана Афонского, и была попытка поговорить о надежде на святость Церкви, которая слишком погрязла в земном. И были прекрасные лекции с путешествием к тайнам киевского храма святой Софии. И прозвучали глубокие доклады православного богослова Карла Фельми и историка Владимира Береги о важности правильного поминовения в Церкви и честной исторической работы. И были невероятные концерты юных виртуозов и признанного Мастера – Валентина Сильвестрова. Все эти события оказались главным, уловленным в сеть, созданную узловыми темами. В результате сложилась мозаика нашей памяти и нашей надежды. Смыслом этой мозаики стало богословское упование на Небо и философское ожидание открытия Неба на земле.





Повернутися назад