Religion.in.ua > Богослов'я > Византийский неоплатонизм без мифов, или О сумме ошибок Т. Борозенца

Византийский неоплатонизм без мифов, или О сумме ошибок Т. Борозенца


6 04 2011

Византийский неоплатонизм без мифов, или О сумме ошибок Т. БорозенцаТарас Борозенец не первый пытается прилагать к анализу византийской мысли благочестивые по видимости штампы. Новизна рецензируемой монографии в том, что в ней все эти штампы и стереотипы деконструированы. Рецензент этого не замечает и продолжает повторять те стереотипные фантазии о патристике, которые существовали ранее, и добавляет еще и свои...

Изначально попытка Т.А. Борозенца дать рецензию на книгу «Византийский неоплатонизм» была обречена на провал, как нам кажется, из-за «многогранности дилетантизма» рецензента.

Во-первых, рецензент не обладает достаточным объемом знаний ни по одной из тем, затрагиваемых в книге. Тарас Анатольевич Борозенец попытался написать отзыв о предмете, в котором не может профессионально разбираться уже по одной простой причине. Большинство произведений византийских неоплатоников, особенно периода паламитских споров, остаются без перевода на русский язык. Греческим уважаемый рецензент не владеет. Как и не имеет подборки сочинений авторов, минимальный объем которой указан автором рецензируемой монографии в разделе «Библиография». Но пишет так, как будто все читал и все постиг, чем ставит и себя, и автора книги в нелепое положение.

Византийский неоплатонизм без мифов, или О сумме ошибок Т. Борозенца

Во-вторых, рецензент судит обо всех проблемах поверхностно, исходя из своих общих убеждений и представлений о патристике. Тарас Анатольевич не первый пытается прилагать к анализу византийской мысли благочестивые по видимости штампы. Новизна рецензируемой монографии в том, что в ней все эти штампы и стереотипы деконструированы. Рецензент этого не замечает и продолжает повторять те стереотипные фантазии о патристике, которые существовали ранее, и добавляет еще и свои. То, что в книге заранее раскритикована позиция таких православных философов как Т. Борозенец – в рецензии ни слова.

В-третьих, Т. Борозенец, по-видимому, не читал примерно половины книги. Если судить из его замечаний о том, что такой-то тезис не доказан – хотя он доказан. Что нет в таком-то разделе доказательств – хотя они есть в предыдущем. И такого рода признаки незнакомства с текстом – на каждой странице рецензии!

В-четвертых, Т. Борозенец проявляет определенную беспомощность в том, чтобы понять то из монографии, что все-таки им было прочитано. На каждом шагу он передергивает позицию Черноморца, ни разу не приводит мнения автора рецензируемой книги без ошибок или искажений.

Непонимание предмета монографии

 

В первом же абзаце рецензии Тарас Борозенец показывает, что не понял самого замысла книги – или не читал об этом замысле в самой монографии. Вот некоторые утверждения Т. Борозенца из первого абзаца его рецензии. «В рамках византийского неоплатонизма выделены три самобытных и один «эпигонский», «дублирующий» типы». Итак, согласно его рецензии, в книге выделено ЧЕТЫРЕ типа византийского неоплатонизма. На самом деле, в книге говорится о ШЕСТИ видах этого неоплатонизма. И о двух кругах эволюции, который византийский неоплатонизм прошел, каждый раз давая по ТРИ вида. Шесть и четыре – это большая разница, особенно если пытаться написать рецензию. Кроме того, ни разу в книге паламизм не охарактеризован как «эпигонский» тип неоплатонизма. Или «дублирующий». Такие произвольные «пересказы» мысли Ю. Черноморца наполняют рецензию от первой страницы до последней, уничтожая всякую ее ценность. Если рецензент не способен понять и пересказать (при явной попытке это сделать), то как он может оценить и критиковать (при явной претензии на это)?

Еще одно утверждение из того же первого абзаца. «В работе охвачены (хотя и с неодинаковой степенью полноты) все значимые представители византийской мысли с 5 по 15 вв». Это далеко не так. Во-первых, в монографии византийский неоплатонизм рассматривается только с 510-х годов – когда появились первые памятники этого направления. И автор при этом всячески подчеркивает, что хронология работы  – с 510-х годов (первые сочинения Филопона и трактат «О церковной иерархии» Ареопагитик) до 1472 года (даты смерти Геннадия (Георгия) Схолария). Но 510-е годы – это все-таки не пятый век, а шестой. Как может отнести 510-е годы к пятому веку выпускник исторического факультета – непонятно! Как можно было так читать раздел «Формирование византийского неоплатонизма», чтобы «омолодить» византийский неоплатонизм на целый век – тем более непонятно!

Во-вторых, Т. Борозенец утверждает, что «в работе … охвачены … все значимые представители византийской мысли с 5 по 15 вв». Однако в монографии анализируется лишь византийский неоплатонизм! В работе вовсе нет анализа того, что можно назвать ранневизантийским средним платонизмом св. Афанасия и каппадокийцев (С. Аверинцев, Дж. Диллон). Нет анализа византийского аристотелизма. Нет анализа аскетической мысли. Лишь кратко анализируется поздневизантийский платонизм и византийской томизм. Византийский неоплатонизм – это центральное для Византии философское и богословское течение, но не единственное. Об этом неоднократно говорится в монографии. Как можно «вычитать», что «охвачены все значимые представители византийской мысли» – непонятно. Или Тарас Анатольевич думает, что остальными можно пренебречь, потому что остальные не были мыслителями?

Критика концепции монографии

 

В своей рецензии Тарас Борозенец пытается критиковать саму авторскую концепцию монографии. «На основании своего многолетнего изучения творений византийских мыслителей, мы не можем согласиться с рядом концептуальных положений автора. Прежде всего, вызывает возражения его понимание византийской мысли преимущественно как философской по своему мировоззренческому статусу (с. 63-74, 413). По нашему мнению, византийская мысль имеет не философский, а кардинально теологический статус, ибо все ее основные представители при осмыслении действительности руководствовались не автономным от веры разумом, но абсолютным авторитетом христианского Откровения».

Во-первых, как можно назвать «многолетним изучением творений византийских мыслителей» чтение рецензентом русских переводов, если он не читает оригиналов?

Во-вторых, по сути замечание Тараса Борозенца некорректно. Потому что в книге ясно объяснено, что такое философская теология византийского неоплатонизма, какими были и как изменялись отношения с догматической теологией, как судьба философской теологии обуславливала всю историю византийского неоплатонизма. Автор монографии доказывает, что византийские неоплатоники ориентировались на идеал философской теологии, выдвинутый Проклом. Этот идеал вовсе не настолько «философичен» и «рационалистичен», как думается Т. Борозенцу. Наоборот, этот идеал предполагает, что философия в целом и философская теология в частности есть единство теории, практики и мистики. Описано, что, согласно с идеалом философской теологии Прокла, философия должна опираться на Откровение, авторитетные тексты, учительство живого созерцателя истины. И именно на основании этих источников философия должна строиться как наука, переходя от дискурса пророческого, символического и иконического к системе аподиктических суждений. То есть, начав от Откровения, философ должен завершить свою работу системой суждений, которые необходимо-истинны. Парадоксально, но сам, видимо, того не замечая, Тарас Борозенец всегда и следовал этому идеалу – именно таковы его собственные установки в книге «Теологическая диалектика сущего». Тарас Анатольевич запутывается даже не в трех, а в двух соснах. Его подводит схожесть методологии философской теологии Прокла и догматической теологии Святых Отцов. Между тем, автор монографии ясно их различает. Потому что вся специфика методологии святоотеческой догматической теологии давно ясна – со времен публикации знаменитой статьи Ярослава Пеликана (Pelikan J. "Council or Father or Scripture": The Concept of Authority in the Theology of Maximus Confessor // The Heritage of the Early Church: Essays in Honor of The Very Reverend Georges Vasilievich Florovsky. Ed. D. Nieman, M. Schatkin. Orientalia Christiana Analecta 195, Rome: Pontificale Institutum Studiorum Orientalium, 1973. – P. 277–288), которая легла в основу главы о Максиме Исповеднике во втором томе «Христианской традиции». В общем, ни монография не бесконечна, ни разбирать уже проаналированное наукой Юрий Черноморец не хотел. Если Тарас Анатольевич не знает Пеликана с одной стороны, и не умеет прочитать правильно написанное в монографии – с другой стороны – то что тут скажешь? Например, в четвертом и пятом разделе анализируются случаи смешения догматической и философской теологии в поздней Византии, исследуются порожденные этим проблемы – все это Т. Борозенец упускает из виду. Невнимательность чтения просто феноменальная!

Примитивная схема против реальности

 

Далее, Тарас Борозенец пытается объяснить все с помощью простейшей схемы. И с точки зрения этой простой, выдуманной им схемы, пытается осудить концепцию монографии. Согласно Борозенцу, Откровение было содержанием Предания (это еще отдаленно напоминает истинное положение дел), а философия – формой для Предания. «Для отцов Церкви философия (а именно известный им ее античный вариант) может и должна использоваться в рамках теологии исключительно как логико-категориальный инструментарий для адекватного осмысления богооткровенных данных верующими, а также для их актуализации, апологии и проповеди по отношению к неверным».

Остается спросить: какое из философских понятий не поменяло свой смысл в святоотеческой мысли?

Какая из античных философий стала «логико-категориальным инструментарием для адекватного осмысления богооткровенных данных»?

Если бы Тарас Борозенец воспринимал тексты святых Отцов всерьез, то он бы заметил постоянно повторяющиеся дефиниции: «согласно с философами это понятие значит то-то, согласно с Отцами – то-то». То есть сами Отцы прекрасно понимали, что каждое понятие в их системе мысли приобрело новое значение, отличающееся от старого «философского». Об этом явлении написаны книги и статьи, проблематика эта – в центре внимания исследователей. Как можно этого не замечать?

Если же Отцы все-таки вырабатывали свой собственный «логико-категориальный инструментарий для адекватного осмысления богооткровенных данных», то уже из этого ясно, что у Отцов, кроме догматического богословия, была и своя философия. В общем, Тарас Анатольевич, похоже, хотел сказать что-то высокое и благочестивое, но на самом деле сказал нечто странное и еретическое. Получается, что, согласно Т. Борозенцу, святые Отцы были немощны разумом, не имели своей философской мысли, своей логики, методологии, а слепо использовали античную философию! При том, что на тему преображения понятий в мысли отцов написаны десятки исследований! На тему особенностей христианского неоплатонизма Византии как явления философского – сотни книг и статей. И вдруг находится рецензент, который говорит две вещи: во-первых, византийского неоплатонизма как явления в истории средневековой философии не было! Во-вторых, переосмысления философских понятий античной философии в средневековой Византии не было! Просто использовали – и все. Возникает уже вопрос о том, а читал ли ревнитель за догматическую чистоту историю этой самой догматики? Знаком ли он хотя бы с исследовательской литературой на русском языке? Читал ли он хотя бы Болотова?

Если бы не было проблем с различными богословскими и философскими интерпретациями тех понятий и концепций, которые Т. Борозенец называет античными и считает неизменными и абсолютными (!), – то богословские споры времен Вселенских соборов протекали бы иначе!

То, что знает любой семинарист – загадка для Т. Борозенца. Незнание исторического материала, дилетантизм и, прямо говоря, еретичность его собственной концепции, неумение прочитать и понять рецензируемый текст, – приводят к абсолютной необоснованности критических замечаний Т. Борозенца.

Пример абсолютного незнания

 

Тарас Борозенец говорит, что всех, кто занимался философией в Византии, считали еретиками и маргиналами. Это мнение звучит крайне странно. Всю историю Византии, даже в самые тяжелые для империи времена, не прерывалась традиция преподавания философских дисциплин в ее античной версии, а именно в версии александрийского неоплатонизма. Курс часто бывал неполным, но все-таки никто не считал философов еретиками и маргиналами. Осуждения еретиков были связаны не с тем, что они философы, а с тем, что они – еретики. Последними чаще всего были как раз не философы, а богословы. Осуждение же философов – явление довольно редкое. И все эти случаи разобраны в монографии. В частности, объяснены истинные обстоятельства осуждения Иоанна Итала.

Неизвестно, что хотел сказать Тарас Анатольевич своим утверждением, что в Византии была только теология, а философии не было. Тем более непонятно абсурдное его утверждение, что если в Византии появлялись философы, то они сразу осуждались как еретики. В действительности философы были постоянно, из них осужден только Итал. Если сравнивать с количеством осужденных богословов, то явно не философия была опасной профессией в Византии.

Согласно с логикой Тараса Борозенца нужно раскритиковать все учебники по истории философии, в которых излагаются и анализируются философия автора Ареопагитик, Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина. Предлагаем Тарасу Анатольевичу начать с The Cambridge History of Later Greek and Early Medieval Philosophy. Ed. A.H. Armstrong. Cambridge: Cambridge University Press, 1967. И не забыть о десятитомной энциклопедии по философии – там есть статья «Византийская философия». Также Тарасу Борозенцу надо раскритиковать С.Аверинцева и И.Медведева за статьи в трехтомнике «Культура Византии», К. Иеродиакону за книгу «Византийская философия». И это – минимум. Когда Тарас Анатольевич справится – можно приступить и к публичной критике Черноморца, осмелившегося быть историком философии и религиоведом при изучении византийского неоплатонизма.

Придуманная полемика

 

Далее Тарас Борозенец окончательно запутывается в своих утверждениях. Он приводит очень радикальный тезис: «Мыслители Византии, за исключением еретиков, ясно осознавали неустранимое противоречие между языческим и христианским мировоззрениями. Поэтому обращались к работам античных неоплатоников, как и представителей прочих философских направлений, не для восприятия их концепций, но для полемики с ними». Заметим, немногим ранее утверждалось, что античная философия дала форму не чему-либо, а Преданию! Но тут уже все забыто. Оказывается, обращались для полемики! Ну что ж, в истории византийской философии есть всего лишь несколько случаев открытой полемики с конкретным сочинением конкретного античного философа. В монографии впервые дается историко-философский анализ сочинения Николая Мефонского «Опровержение «Элементов теологии» Прокла». В котором Николай, между прочим, раскритиковал столь уважаемую Т. Борозенцом диалектику! Которую считал наивысшим достижением Прокл. Но считает полной ахинеей Николай Мефонский. Кроме этого примера, более сказать о том, что обращались византийские авторы к античной философии, дабы с ней полемизировать – нет. Палама рассуждает о философии во время богословского спора, но не полемизирует с античными авторами. Да и зачем? Они давно умерли! Появление же трактата Николая Мефонского вызвано особыми причинами – о чем в книге написано. Итак, с благочестивым утверждением Тарас Борозенец снова показал глубину своей некомпетентности.

Волшебное преображение

 

Далее Тарас Анатольевич выдает абстрактные домыслы, согласно с которыми все цитаты и пересказы античных источников в христианском произведении преображались полностью! Видимо, краткий пересказ античного учебника, если в него добавить в начале «Господи, благослови!», а в конце «Благодарю, Тебя Господи!», становится памятником Предания и все античное содержание в нем сразу же «преображено». А именно такого рода примеры встречаются в византийских учебниках периода эссенциализма (или первой византийской схоластики). В общем, удивительное это дело, за которое взялся рецензент – что-то оправдывать и что-то осуждать, толком ничего не зная о предмете рассуждений.

Окончательная путаница

 

Среди домыслов Т. Борозенца неожиданно появляется здравая мысль о том, что при необходимости понятия византийскими мыслителями «переосмысливались». Непонятно, почему «при необходимости» – если в рамках теологии фактически переосмысливались все?

И как понять противоречие с ранее встречавшимся утверждением, что античная философия стала «логико-категориальным инструментарием для адекватного осмысления богооткровенных данных»? Была-была, а потом поняли – что-то не то. И переосмыслили. Так, что ли?

Итак, или античные понятия стали формой Предания, или их переосмыслили. Но эти понятия в их переосмысленности – это предмет для изучения истории философии? Или это вообще – часть Откровения? Если часть Откровения – то когда и кому данного?

Далее положение осложняется. Рецензент противоречит себе еще раз. Оказывается, понятия в целом переосмыливались, но были еще и мировоззренчески нейтральные понятия и концепции об универсальных рациональных законах. Парадоксально, но в начале абзаца речь шла о том, что античная философия вообще и неоплатонизм в частности – суть воплощение языческого мировоззрения, и никаких отношений, кроме  как антагонизма с христианством, не может иметь. Итак, что это? Похоже, Тарас Анатольевич безнадежно запутался.

А судьи кто?

 

И основания этой путанице – в том, что мировоззрение самого Т. Борозенца – это странный синкретизм крайнего рационализма с крайним мистицизмом. С одной стороны, Т. Борозенец – до мозга костей рационалист и верит в универсальные законы мышления. И мало того – верит в диалектическую логику. Собственные представления Т. Борозенца о единой системе правильной диалектической философии, которая тождественная единственно правильной догматике, единственно правильной Традиции, - это ярчайшее явление модернизма в православной или даже скорее – в околоправославной мысли. Эта рациональная система Т. Борозенцом (как «новым» Гегелем или Лосевым) объявляется последним выражением Божественного Откровения, Предания, Учительства Церкви. Не верите? – читайте «Теологическую диалектику сущего». И с позиций своего крайнего рационализма, приписываемого почему-то Отцам, Т. Борозенец пытается критиковать монографию человека, который не приписывает своих воззрений Отцам, а выявляет в византийской мысли наличные в ней течения и тенденции, объясняет множество явлений, показывает закономерности и отклонения от них. При этом у самого «судьи» столько противоречий в собственных утверждениях и в критике, что удивляешься, как же можно браться писать о других? А может быть, это и объясняет полное непонимание ясно написанного в монографии?

Рецензент выносит вердикт

 

В следующем абзаце Тарас Борозенец критикует основную концепцию монографии. Эту глыбу мысли нужно разобрать по кусочкам. Но сперва вынуждены процитировать его «железобетонную» логику: «Прежде всего, очевидным противоречием является утверждение одновременно полемического и эволюционно-преемственного взаимоотношения трех основных типов византийского неоплатонизма. Так автор, с одной стороны, всячески подчеркивает несводимые различия и альтернативность антиметафизического нигилизма Псевдо-Дионисия, метафизического онтологизма Максима Исповедника и схоластического эссенциализма мыслителей 7-13 вв. (с. 413, 425) Однако, с другой, во вступлении и выводах, «ничтоже сумняшеся», утверждает эволюционную преемственность между ними (с. 5-7, 413, 425, 426). При этом первая форма византийского неоплатонизма характеризуется как монофизитская, вторая как халкидонская, а последняя как схоластично-кризисная, то есть деградационная в сравнении со всеми предыдущими. Согласно Юрию Черноморцу, в теологическом плане получается эволюция византийского неоплатонизма от еретичества Иоанна Филопона через оригинальную ортодоксию Максима Исповедника к кризисной схоластической ортодоксии византийских мыслителей 7-13 вв.; потом вся эта «эволюция» в еще более примитивном виде повторяется в паламизме 14-15 вв. Здесь, во-первых, не понятно, как ортодоксия может быть содержательно оригинальной или кризисной?! Ведь к ортодоксии вообще не применимы критерии оригинальности и развития; она или есть или нет. Во-вторых, насколько мы понимаем, термин «эволюция» означает органически постепенное и прогрессивное развитие от простого к сложному и совершенному, и потому никак не может быть применим для определения взаимоотношений между тремя по сути отрицающими друг друга направлениями мысли. Таким образом, в этой части тезисы предисловия и выводов не корреспондируются с основным текстом, что в очередной раз ставит под сомнение саму концепцию о неком едином внутренне-целостном феномене византийского неоплатонизма».

Во-первых, Тарас Анатольевич демонстрирует незнание текста монографии. А именно: в тексте нет характеристики первого вида неоплатонизма как «монофизитского», второго как «халкидонского», третьего как «схоластически-кризисного». Потому и благочестивые возмущения по этому поводу – беспочвенны.

Во-вторых, эволюция – это смена видов. В данном случае – это смена парадигм мышления. Честно говоря, странно слышать от современного кандидата философских наук и православного человека, что смена парадигм мышления должна носить прогрессивный характер.

Для средневековой эволюции мышления в рамках западноевропейской христианской философии был характерен путь от эссенциализма к философии бытия Фомы и далее к антиметафизике номиналистов и немецких мистиков.

Что на христианском Востоке все происходило иначе, сложнее – это объяснено в монографии.

Византийский неоплатонизм начался не во времена, когда не хватало метафизики и все ее жаждали построить. Наоборот, византийский неоплатонизм возник тогда, когда все философы в метафизике были разочарованы, и играли в деконструкции и реконструкции. Дамаский и Филопон деконструировали, Симпликий и александрийские неоплатоники – реконструировали. Все это были весьма серьезные игры в бисер людей, чья цивилизация умирала, а новая еще себя не показала как единое целое. Византию не зря начинают с Юстиниана. Потому что он первый построил и ее саму, и ее символ – храм святой Софии. И не зря Филопон-Дионисий – именно его современник.

Только когда византийская цивилизация набралась сил, выдержала первые испытания, у нее появился зрелый метафизический плод мысли – святой Максим.

Наследие преп. Максима, этого Канта древности, весьма своеобразно отозвалось в византийской схоластике. Но как Кант не отвечает за метафизику остальных классиков немецкой философии, так и св. Максим «не виноват» в схоластике. Хотя как без Канта не было бы Фихте, Шеллинга и Гегеля, так и без преп. Максима не было бы св. Анастасия Синаита, св. Иоанна Дамаскина, Михаила Пселла, Никифора Влеммида, св. Николая Мефонского и других эссенциалистов.

Итак, автор монографии «Византийский неоплатонизм» выявил смену парадигм мысли, показал ее закономерности. Тем самым постарался выполнить сложнейшую задачу, которая была перед ним поставлена.

И вдруг появляется Тарас Борозенец и начинает учить, что все должно быть иначе. Но автор монографии не обязан принимать странное понимание Т. Борозенцом того, какими должны быть изменения при эволюционной смене парадигм богословского мышления. Тем более Черноморец не обязан обращать внимание на благочестивые возмущения оппонента, рожденные на почве явного незнания текста монографии. Рецензент не удосужился внимательно прочитать текста монографии, ее выводов, но рассуждает о слабой координации между ними. После того как Т. Борозенец вычитал из книги выводы, которых нигде нет, уже не приходится удивляться его утверждениям о какой-то слабой координации. Такое любой неграмотный человек может написать про любую книгу.

Внимательней читать надо!

 

Далее рецензент утверждает: «По нашему глубокому убеждению, не было никакого типа византийского неоплатонизма, как и его четырех подтипов, но был один органично-целостный тип ортодоксально-христианской теологии Византии, руководящейся сверхъестественной интуицией триединого Бога, явленного во Иисусе Христе. Концепции всех ее представителей, за исключением еретических, в целом укладывались в рамки теологической системы, сформулированной великими каппадокийцами в 4 в.» Прекрасно, что у Тараса Анатольевича есть глубокие убеждения. Но книгу все-таки надо было читать. В ней говорится о шести, а не о четырех типах византийского неоплатонизма, в остальном  – «глубокие убеждения» Тараса Борозенца были обоснованно раскритикованы в монографии. Дело в том, что у киевского «духовидца» был собрат из числа греков, некий Матзукас, чьи взгляды, полностью аналогичные Борозенцовым (практически во всех подробностях), проанализированы в первой главе первого раздела. При анализе состояния научной разработки проблемы. И все благочестивые фантазии Матзуки были разбиты. Как можно пропустить такое? И не встать на защиту своего греческого близнеца? Как можно не воспользоваться случаем обосновать свои «глубокие убеждения»? В общем, складывается парадоксальная ситуация: рецензент критикует монографию с исследовательской позиции, которая в начале монографии полностью раскритикована и отвергнута?..

Окончание следует






Повернутися назад