Religion.in.ua > Рецензії > Иудаизм, христианство, ислам. Парадигмы взаимовлияния.

Иудаизм, христианство, ислам. Парадигмы взаимовлияния.


16 11 2009
Иерусалимского профессора Шломо Пинеса коллеги называли последним энциклопедистом и даже «ходячим университетом». Было с чего: ученый свободно говорил на двадцати и читал на сорока шести языках; его научные интересы простирались от иудейских сект эпохи Второго Храма и атомистской теории в исламе (тема докторской диссертации, которую Пинес защитил в Берлинском университете в 1934 году) до философии Ницше, творчества Достоевского и религиозных убеждений Франца Розенцвейга.

Шломо Пинес. Иудаизм, христианство, ислам. Парадигмы взаимовлияния

Мосты культуры / Гешарим, 2009. Пер. С. Рузера, Е. Федотовой, Е. Рохлиной, С. Копелян

Иерусалимского профессора Шломо Пинеса коллеги называли последним энциклопедистом и даже «ходячим университетом». Было с чего: ученый свободно говорил на двадцати и читал на сорока шести языках; его научные интересы простирались от иудейских сект эпохи Второго Храма и атомистской теории в исламе (тема докторской диссертации, которую Пинес защитил в Берлинском университете в 1934 году) до философии Ницше, творчества Достоевского и религиозных убеждений Франца Розенцвейга.

Но чем бы Пинес ни занимался, в первую очередь его интересовали точки пересечения, возможные параллели и взаимовлияния различных культур. Очевиднее всего это проявилось в его еврейских штудиях, в которые профессор погрузился после эмиграции в Палестину. Европеец и космополит, Пинес решительно отказался признавать еврейскую культуру автономной и самодостаточной. Он считал, что правильное восприятие еврейской самобытности возможно только в широком культурном контексте.


Небольшой сборник, выпущенный издательством «Гешарим», ни в коей мере не претендует дать исчерпывающее представление о научном наследии Пинеса. Однако даже эти несколько статей позволяют оценить интересы иерусалимского ученого: в книгу вошли исследования об иудео-христианских сектах и исламской мистике, средневековой схоластике и современной европейской философии, Маймониде, Фоме Аквинском, Канте, а также Спинозе и его научных методах.


В статье «Из тьмы — к великому свету», открывающей сборник, Пинес сравнивает два текста, о которых мы в свое время уже писали — еврейский гимн «Дайейну», который поют во время пасхального седера, и трактат Сардиса Мелито «О Пасхе». Принято считать, что эти тексты отражают полемику двух традиций — еврейской и христианской. Однако Пинес считал, что все могло быть гораздо сложнее. В некоторых эллинистических еврейских текстах эпохи Второго Xрама ученый обнаружил устойчивый мотив неблагодарности евреев Творцу, сделавшему им столько добра, и предположил, что авторы Пасхальной Агады, возможно, спорили не столько с христианами, сколько с религиозными представлениями некоторых единоверцев, у которых Мелито и мог позаимствовать аргументы.

Статья «Иудеохристиане первых веков в свете нового источника» интересна, прежде всего, с точки зрения методов научной работы, которыми пользовался Пинес. В малоизвестной арабской рукописи Х века ученый обнаружил значительный отрывок, который никак не мог быть написан мусульманином. С помощью блестящего анализа Пинес сначала убедительно доказывает, что этот отрывок — фрагмент древнего иудео-христианского текста, а затем пробует реконструировать мировоззрение его авторов, сочетавших веру в мессианство Иисуса со скрупулезным соблюдением всех законов Торы.

Две статьи сборника посвящены крайне важной для Пинеса идее свободы. В первой статье — «О метаморфозе понятия «свобода» — профессор доказывает, что евреи заимствовали идею «свободы» (херут, хофеш) у греков и римлян, однако серьезно ее переосмыслили:

Идея свободы возникла в результате контактов с окружающим греко-римским миром, где существовало разработанное понятие свободы (свободы гражданина и свободы философа) и, более того, свобода гражданина была — в периоды демократии — наличным фактом. Ее тоже приходилось защищать с оружием в руках, но в принципе она рассматривалась как нечто изначально данное, как состояние, соответствующее самой природе греков. Зелоты-сикарии впервые ввели в употребление термин «херут», создав оригинальную идеологию освобождения, имевшую религиозно-политическую окраску и обосновывавшую необходимость восстания. Подобной идеологии, кстати, мы не встречаем у других покоренных народов той эпохи.

У евреев — за исключением эпохи Судей — свобода никогда не была «данностью» общественного устройства и не казалась чем-то само собой разумеющимся. Поэтому, будучи переведенным на иврит, греко-римский термин превратился в призыв к свободе, приобрел пафос борьбы за освобождение.

Вторая статья посвящена идее свободы в философии Ницше, которого Пинес практически сразу уличил в незнании базовых фактов еврейской истории.

Ницше, судя по всему, опирался на неточную информацию. Он почему-то описывал евреев Палестины как совершенно аполитичную общину. На самом же деле еврейство было насквозь политизировано. Поразительно, что Ницше — филолог-классик! — не обратился к единственному источнику, содержащему подробные сведения об этом периоде, — книгам Флавия. Впрочем, не исключено, что к тому времени Ницше уже пришел к мысли о вреде лишней начитанности.

Другие статьи  — «Схоластика после Фомы Аквинского», «Учении Хасдая Крескаса и его предшественников» и «Богословско-политический трактат Спинозы, Маймонида и Канта»… Не будем их пересказывать, отметим лишь ясный язык, свойственный всем статьям сборника.

И, кстати, о языках, — профессор Пинес родным считал русский, и на всех прочих ему известных языках говорил с неистребимым русским акцентом. В 70-80 годы прошлого века он стал старшим другом и покровителем многих интеллектуалов-выходцев из России, общение с которыми, возможно, давало ему возможность приблизиться к своим корням. Поэтому кажется весьма символичным, что переводчикам и редакторам удалось закончить работу в 2008-м — в год столетия со дня рождения Пинеса. Доживи профессор до столь преклонных лет, о лучшем подарке от русскоязычной интеллигенции он не мог бы и мечтать.






Повернутися назад