Мы живем в современном обществе, которое со времен
Просвещения руководствуется идеей прогрессивного развития человеческой
цивилизации. Однако в прошлые эпохи умы людей занимали совсем другие
идеи.
Изучение взглядов людей прошлого необходимо, поскольку без этого
невозможно объяснить события, подобные антикавказским погромам в
Кондопоге. Крестьяне в качестве объекта изучения выбраны нами не
случайно. Нужно учитывать, что большинство жителей России вышло из
крестьянского мира и несет в себе, пусть в пережиточном виде, остатки
именно крестьянских представлений.
В центре нашего внимания – влияние эсхатологических воззрений русских
крестьян на оценку ими социальной действительности, которое ярко
проявилось в таких крупных событиях социального протеста, как холерные
бунты военных поселян в Новгородской губернии в 1831 году и картофельные
бунты удельных и государственных крестьян на Урале и в Центральной
России в 1830-1840-е гг.
В качестве источников использованы как документы официального
происхождения, донесения должностных лиц о народных настроениях и
волнениях, так и источники личного происхождения – многочисленные
воспоминания участников событий.
Холерным и картофельным бунтам уделялось незаслуженно мало внимания в
отечественной историографии. Еще в XIX веке издавались воспоминания об
этих событиях, написанные очевидцами, а в 1930-е гг. появилось несколько
работ, специально посвященных этой теме[1]. После этого бунты надолго
оказываются вне поля зрения исследователей социального протеста в
России.
Традиционно считалось, что холерные и картофельные бунты были
антикрепостническими волнениями народных масс, причинами которых были
действия правительства. Военные поселяне бунтовали против введения
карантинов, подозревая в намеренном отравлении чиновниками и лекарями
простых людей. В случае с картофельными бунтами – крестьяне
сопротивлялись насильственной посадке картофеля, бывшей составной частью
реформ, проводимых в удельной и государственной деревне.
Конечно, указанные обстоятельства могли стать причинами бунтов, однако
нужно учитывать, что “не столько сама действительность управляла
крестьянским поведением, сколько ее преломление через особенности
крестьянского менталитета”[2].
Мировоззрение крестьян первой половины XIX в. было средневековым,
религиозно ориентированным, что вообще характерно для мировоззрения
феодальной эпохи[3]. Важной составной частью религиозного мировоззрения
были эсхатологические представления, связанные с ожиданием Конца
света[4]. Конец света для носителя такого мировоззрения – часть
божественного плана, конечная победа Добра над Злом, Бога над Дьяволом.
До этого момента в мире идет непрерывная борьба этих сил между собой.
При этом эта борьба происходит не где-то “там”, в потустороннем мире, а
“здесь”, в мире, где живут люди[5].
Согласно эсхатологическим представлениям, победе сил Добра будут
предшествовать Последние времена и Пришествие Антихриста, который
попытается установить свои порядки, власть Зла на земле. Наступление
“последних времен” имеет свои признаки. Среди них – “умножение
беззакония”, появление “предтечей” Антихриста, различные природные
катаклизмы, голод и войны[6]. К таким признакам могла относиться в
народном сознании и коренная ломка старого в поворотные этапы истории.
Именно в это время эсхатологические ожидания обострялись, чем круче был
поворот в истории, тем сильнее становилась уверенность в наступлении
“последних времен”, воцарения Антихриста, гибели его царства и
наступления царства справедливости[7]. В эсхатологическом плане
традиционное народное сознание могло воспринимать и политику
модернизации, проводимой властями, начиная с XVII века[8].
При этом каждое новое поколение “включало эсхатологическую идею в свое
пространство и свое время”[9]. Эсхатологическая идея таким образом не
была “абстрактной”, не имеющей отношения к повседневной жизни людей, для
носителей средневекового сознания она была вполне конкретна и
актуальна.
Отчеты III Отделения показывают, что религиозный компонент в оценке
народом социально-политической реальности играл немаловажную роль.
События современности люди сравнивали с содержанием Священных текстов.
“Бояре” и “господа” при этом ассоциировались народом с библейскими
“злыми силами”, которые “клевещут на православный народ” царю[10].
Эсхатологические ожидания оказывали серьезное влияние на социальное
поведение русских крестьян во время холерных и картофельных бунтов.
Холерные бунты в военных поселениях летом 1831 г. представляли собой
выступления крестьян, переведенных в разряд военных поселян, против
офицеров и лекарей, которых подозревали в отравлении “простого народа”.
Воспоминания очевидцев показывают, что народ воспринимал поселения и
нововведения, с ними связанные, крайне негативно. При этом этот
негативизм имел одну интересную особенность. Раскольники, которых в
местах учреждения военных поселений жило немало, в этих мероприятиях
видели знамение нарождения Антихриста, в их глазах граф Аракчеев являлся
если не самим Антихристом, то его предтечей. При учреждении поселений
людей отвлекали от посещения церквей, совершали там разные нововведения
“не по-старинному”. Как пишет очевидец, “во всем этом видели дела
антихриста, то есть, проще сказать, графа Аракчеева” [11].
Подобные толки особенно усилились во время падежа скота, случившегося
непосредственно перед бунтами. Среди поселян “пошли разные нелепые толки
о последних временах и знамениях антихриста” [12].
Нет сомнения, что поселяне видели в людях, претворявших идею военных
поселений в жизнь, “слуг антихриста”. Как вспоминает П. Павлов,
кантонист одной из поселенных рот Прусского полка, “старики считали, что
эти образованные люди и есть служители антихриста, ибо они учены, да
переучены до того, что забыли Бога”. Поселяне объявили виновными в своих
бедах начальников, которые, по их мнению, и травили их [13].
Антихрист и его слуги могли отождествляться в народном сознании с
представителями “правящего” слоя – “господами”, помещиками, чиновниками,
врачами и учителями, всеми, кто не был похож по образу жизни на
крестьян. Как отмечает Т. Б. Щепанская, в традиционном крестьянском
обществе “незнакомцев вообще часто принимали за нечистую силу,
достаточно было любого необычного признака в одежде и поведении” [14].
Так, в начале “холерного” лета 1831 года военные поселяне в Новгородской
губернии приняли за поляков (антипольские настроения были прямо связаны
с негативным восприятием восстания 1830-1831 гг. в Царстве Польском)
или “господ”, представителей петербургской знати, которые выехали из
города и “гуляли” по окрестностям; “народ принял их за окаянных
иноверцев”. Как пишет очевидец, поселяне видели, что “эти господа не в
военном платье, ну и принимают их за каких-то шпионов, немцев или
поляков” [15]. Во время холерного бунта в Петербурге народ ловил людей,
чья одежда отличалась от русского костюма и искал у них отраву [16].
Думается, что подобные представления не были случайными. Они являлись
последствием все более увеличивающейся дистанции между образованными
верхами и низами, носителями по сути еще архаического сознания с
первобытными пережитками.
Очень интересны описания погодных условий, современных бунтам,
иллюстрирующие отношения крестьян к этим событиям как к
“предзнаменованиям” ожидаемого Конца света. “Зима 1830-1831 года была
очень холодная, - писал очевидец. - 26 декабря, около Новгорода,
показывались на небе необыкновенные северные сияния, продолжавшиеся часа
по три. Поселяне выходили из своих домов и, удивляясь небесному
явлению, говорили между собой: ”Это не к добру; настали последние
времена!””. Припоминали при этом и комету, бывшую в 1811 году” [17].
Лето 1831 год, якобы, было “необыкновенно знойное, повсюду стоял дым,
реки высыхали, берега рек и озер покрылись дохлой рыбой и раками” [18].
“Весь июль 1831 года в Старой Руссе стояла удушливая жара, а воздухе
носилась какая-то мгла, настолько застилавшая солнце, что оно,
казавшееся огромным, красным шаром, не ослепляло глаз и даже в полдень
можно было свободно смотреть на него” [19]. “В самой природе было что-то
зловещее: был страшный зной, тяжело дышалось, пот градом катился с
лица, во всем теле чувствовалась какая-то особенная слабость и
изнеможение, мысли были расстроены. … Солнце было как бы в затмении:
сквозь мглу и туман оно казалось раскаленным ядром с двумя
кольцеобразными каймами” [20].
Средневековое мировоззрение воспринимает природные катаклизмы, голод,
болезни и войны как признак наступления “последних времен”. Можно
предположить, что реальные природные бедствия еще более обостряли
эсхатологические ожидания простого народа. Как пишет очевидец событий,
священник, люди говорили: “Судил Бог за грехи наши дожить нам до
последних времен: везде мор, бунты…” [21].
Сознание военных поселян воспринимало мероприятия по введению военных
поселений, природные аномалии и сопутствующую этому холеру как
несомненные признаки пришествия антихриста. Его слуги – “господа”,
травили ядом людей. Холерные “бунты” и стали выступлением народа против
“господ”, слуг антихриста.
Обратимся к другому эпизоду из истории народных волнений – к
картофельным бунтам начала 1830-1840-х годов. Фактическое их содержание
заключалось в том, что государственные крестьяне отказывались сеять
картофель, учреждать запасные хлебные магазины, принимать новую форму
(“кафтаны”), местных начальников и новые печати [22]. Они считали, что
все вышеперечисленное – знак перехода из прежнего состояния в удел, в
который, якобы, их продали местные начальники. “Удел” в сознании
крестьян выражал “Министер”, в крепостную зависимость от которого
крестьяне якобы и переходили[23]. Крестьяне считали, что их заставляют
сеять картофель именно для “Министера”.
В принципе, все это вполне может быть объяснением того, почему
сопротивлялись крестьяне, однако на деле такое объяснение событий не
будет полным.
Еще в XVIII в. во времена Екатерины II старообрядцы говорили про
картофель: “Яблоки эти – порождение дьявола!”. Во время одного из
волнений XVIII века народ хотел побить священника, поддерживавшего
посадку картофеля, называя его “работником сатаны и ангелов его”,
говоря, что он “продался антихристу! Служит гадам его!”. После того, как
этот бунт был подавлен войсками, люди говорили: “Ох, грехи наши тяжкие!
Последние времена пришли, антихрист ходит по Рассее” [24].
Примечательно, что подозрения священников в службе “силам зла” разделяли
и участники картофельных бунтов начала 1840-х гг. Тогда крестьяне
нескольких деревень Пермской губернии считали, что священник их прихода,
выступив против крестьян, тем самым перешел в “антихристову веру”,
поэтому просили другого священника, чтобы тот “взял крестьян в свой
приход”. Видимо, такие взгляды были распространены между бунтующими,
поскольку во время подавления бунтов военные команды повсеместно
освобождали из церквей священников, которые прятались там от расправы
[25].
Во время волнений государственных крестьян в Вятской губернии в 1842 г.
крестьяне “все были убеждены, что начальство заставляет сеять картофель,
чтобы отдать их в господское владение, а затем перевести в другую веру”
[26]. А в 1843 г. в Шадринском уезде Пермской губернии крестьяне прямо
толковали о предстоящей “кончине мира” [27].
В 1835 г. удельные крестьяне в Вятской губернии отказались посадить
картофель на общественной запашке, считая, что их “ведут под барина”.
Крестьянки говорили: “Сперва обложили тяглами, потом собираются сеять
лен и травы, там заставят сеять мак, собирать холсты, лен”. Раскольники
же “выдумали”, что “картофель есть отрождение того заветного яблока, за
которое лишился блаженства первоначальный человек, и что когда оно с
проклятиями было брошено на землю, то от него родился картофель и,
следовательно, семя сие есть антихристово” [28].
Особо интересен для выявления форм сакрального истолкования посадок
картофеля следующий случай. В 1842 г. один из крестьян села Язвицы
Волоколамского уезда Московской губернии распространял в окрестностях
“нелепые” толки о греховном употреблении картофеля, называя его
“идольским хлебом”. Расследование показало, что “причиной
распространения нелепых слухов о греховном употреблении картофеля был
крестьянин того села Семен Андреев, человек грамотный и не старообрядец,
занимавшийся чтением священных книг и истолкованием Откровения Св.
Иоанна” [29]. Последний сознался, что мысль о греховном употреблении
картофеля была заимствована из читанной им рукописной тетради,
находящейся у крестьянина казенной деревни Шалковой Рузского уезда
Федора Яковлева, который достал ее где-то под Москвой, живя в работниках
на фабрике. При обыске у Яковлева эта тетрадь была найдена [30].
Становой пристав Волоколамского уезда Натуччи, производивший следствие,
переоделся в платье богомольца и из разговоров крестьян в селе Язвицы
заключил, что между ними существует убеждение в наступлении “последних
времен”, и что распространение посева картофеля есть предзнаменование
скорого пришествия Антихриста [31].
Расследование показало, что в 1836 г. крестьянин деревни Шаловой Федор
Яковлев, живя в Москве на фабрике купца Тюляева, списал у одного
неизвестного ему фабричного тетрадь, которая называлась: “Книга
греческая Златоструй, толкование от Апостолов Христовых о Антихристе
како придет, родится и воцарится”. И тогда “небо будет и земля железно;
небо не даст дождя, а земля плода, тогда исполнится пророчество
Исайино: яко не пройдет облак дождевой всю вашу землю или роса оросила
бы рощи ваши. Древа масличные увянут; море и реки иссохнут и рыбы в
морях изомрут – и тогда Антихрист пошлет во все стороны верных христиан
слуг своих во все места где бы ни был хлеб, собирати на каждую душу по
пяти четвертей шевелей и на всех местах будут у магазинов приставники с
печатию чувственною, с прописанием клейма тиранова” [32].
Во-первых, описание “климатических” признаков пришествия антихриста в
этом тексте очень похоже на то, что говорят о погодных условиях 1831 г.
источники по истории холерных бунтов в Новгородской губернии. Во-вторых,
описываемый Антихрист очень похож на “Министера”, под власть которого
боялись попасть государственные крестьяне во время картофельных бунтов
1830-1840-х гг., ведь именно по его приказанию, как они считали,
вводятся запасные магазины и засевается картофель. Окружные, волостные и
сельские начальники оказывались в роли “слуг антихриста” в “новых
кафтанах” и с новыми печатями, которые есть “знаки антихриста”.
Таким образом, посадка картофеля увязывалась народным сознанием с
представлением о “кознях” антихриста и “последних временах”. То, что
часть легенд распространялась раскольниками, отнюдь не значит, что эти
представления разделялись только ими. Описанный нами случай в Московской
губернии 1842 г. свидетельствует, что эти представления были характерны
и для крестьян, принадлежащих к официальной церкви.
Изложенная выше “язвицкая” легенда об Антихристе, сажающем картофель,
показывает, что Антихрист выступает в сознании крестьян не как
сверхъестественная сила, “метающая громы и молнии”, а как обыкновенный
феодальный господин, устанавливающий свои, сугубо “земные” порядки. В
случае с военными поселениями в роли Антихриста выступал граф Аракчеев, в
случае с картофельными бунтами – “Министер”. Обыкновенные, “земные”
отношения господства и подчинения при определенных условиях совпадали в
сознании крестьян с отношениями “потустороннего” порядка.
Холерные и картофельные бунты невозможно правильно понять, не включив их
в контекст христианского эсхатологического мировоззрения, которое
являлось одновременно и проекцией социального порядка. Социальное время в
сознании русских крестьян – это еще и время приближающегося Конца
света.
Холерные и картофельные бунты имеют не социально-экономическую, а
религиозно-эсхатологическую природу, тесно связанную с представлениями о
“последних временах”. Во время этих бунтов крестьяне боролись не против
“господ” - крепостников и эксплуататоров, а против “господ” - слуг
дьявола, желающего установить в православной деревне свои порядки.
Примечания
1. Гессен С. Я. Холерные бунты (1830-1832). М., 1932; Токарев С. В. Крестьянские картофельные бунты. Киров, 1939.
2. Бокарев Ю. П. Бунт и смирение (крестьянский менталитет и его роль в
крестьянском движении). // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX
века). М., 1996.
3. Миронов Б. Н. Историк и социология. Л., 1984.
4. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.
5.Там же. С. 101., 16. Пихоя Р. Г. Общественно-политическая мысль трудящихся Урала (конец XVII – XVIII вв.). Свердловск, 1987.
6. Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998. С. 373-374.
7. Пихоя Р. Г. Указ. соч. С. 38.
8. Панченко А. А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. М., 2002. С. 364.
9. Маслинский К. А. Эсхатологические рассуждения современных крестьян. // Традиция в фольклоре и литературе. СПб., 2000. С. 100.
10. Нравственно-политический отчет за 1839 год. // Свободная мысль. 2002. № 8. С. 105.
11.Павлов П. Воспоминания очевидца о бунте военных поселян в 1831 г. // Исторический вестник. 1894. № 3. С. 741-742.
12. Там же. С. 749.
13. Там же. С. 751.
14. Щепанская Т. Б. Странные лидеры. О некоторых традициях социального
управления у русских. // Этнические аспекты власти. СПб., 1995. С. 218.
15. Павлов П. Указ. соч. С. 753.
16. Холера в С.-Петербурге в 1831 году. // Русская старина. 1892. № 9. С. 740.
17. Рассказ командира 2-й роты императора австрийского Франца I
поселенного полка капитана Замкина. // Бунт военных поселян… С. 3.
18.Европеус И. Воспоминания И. И. Европеуса. Бунт военных поселян короля
прусского полка. // Русская старина. 1872. № 11. С. 548.
19. Ярош С. А. Доктор Иван Тимофеевич Богородский. Одна из жертв бунта
военных поселян 1831 года. // Русская старина. 1886. № 3. С. 582.
20. Ушаков А. Ф. Холерный бунт в Старой Руссе в 1831 г. (Рассказ очевидца). // Русская старина. 1874. № 1. С. 156.
21. Лукинский В. Бунт военных поселян в 1831 году. Рассказ священника-очевидца. // Русская старина. 1879. № 8. С. 731.
22. Токарев С. В. Указ. соч. С. 28.
23. Валевский М. С. Волнения крестьян в Зауральской части Пермского края
в 1842-1843 гг. // Русская старина. 1879. Т. 26. С. 417; Деви П. П.
Картофельный бунт в Пермской губернии в 1842 году. Рассказ крестьянина
Гурина. // Русская старина. 1874. № 5. С. 94.
24. Никонов Б. Картофельный бунт. (Картины прошлого). // Исторический вестник. 1907. № 10. С. 158-162.
25. Российский государственный военно-исторический архив, ф. 395, Инспекторский департамент, оп. 278, 1842, д. 358, л. 37 об.
26. Дружинин Н. М. Ответ крестьянства на реформу Киселева. // Из истории
общественных движений и международных отношений. М., 1957. С. 418.
27. Там же. С. 427.
28. Крестьянское движение в России в 1826-1849 гг. М., 1961. С. 248-257.
29. Государственный архив Российской Федерации, ф. 109, III Отделение, 4 экспедиция, оп. 182, 1842, д. 211, л. 1.
30. Там же, л. 2.
31. Там же, л. 2 об.
32. Там же, л. 3об. – 4.