Русский мир" в УПЦ или УПЦ в "Русском мире?В продолжение публикаций, посвященных доктрине “Русского мира”, предлагаем рассмотреть другие стороны этой доктрины, а именно, проанализировать ее, исходя из принципов социальной психологии.

Прежде всего, следует отметить, что социальные трансформации последних двадцати лет стали шоком для многих, чье взросление и становление проходило в Советском Союзе. Потеряв опору в лице государства, которое перестало быть социально ориентированным и активно включилось в процесс накопления капитала, эти люди, снедаемые ностальгией по советским временам, лишившись привычной защиты и оказавшись вне идеологической матрицы, начали лихорадочно искать опору в других социальных институтах. Для множества тех, кто не нашел себя в новой жизни или не перестроился в процессе либерализации общества, прибежищем оказалась Церковь, чьими отличительными качествами являются традиционализм, почвенничество, и просто готовность принять любого приходящего. Церковь для многих оказалась мостиком, перекинутым назад, в советское прошлое. Этим, пожалуй, можно объяснить альянс, а вернее мезальянс православной церкви и коммунистических партий на постсоветских территориях в 90-е годы прошлого века. Именно тогда в Церковь пришли многие бывшие коммунисты и комсомольцы, которые поначалу вели себя в ней как гости, через некоторое (непродолжительное) время вполне освоились с ролью хозяев.

Если проводить исторические аналогии, то первое, с чем хочется сравнивать, это – эпоха Константина, когда в Церковь после прекращения гонений хлынул поток бывших гонителей в предчувствии, что именно этот институт может стать платформой для возрождения Pax Romana. К сожалению, этим людям, видевшим в Церкви прежде всего неоимперский проект и комфортную идеологическую среду, удалось радикально изменить облик Церкви. Хотя эти изменения не касались сути и миссии Церкви (основанной прежде всего Богом), но они не могли не повлиять на исторические формы ее существования.

Но вернемся к современности. По сути, пожалуй, нет ничего катастрофического в том, что в 90-е в Церковь пришли бывшие коммунисты и комсомольцы. Но катастрофой, как теперь видится, оказалось то, что они пришли не с тем, чтобы почерпнуть что-либо от Церкви, но и чтобы привнести в нее нечто свое, из своего коммунистического и комсомольского прошлого. Поскольку эти люди сформировались в системе координат, где главенствующей была идеология, они и Церковь начали постепенно перестраивать под идеологические шаблоны и рамки, превращая православие в очередной “-изм” – православизм. Последний стал воплощением идеологических установок эпохи развитого социализма, но уже с христианской атрибутикой.

В российских реалиях символ веры православизма заключается в активном или пассивном монархизме, консерватизме (с непременной анафемой либерализму), а также “великорусском державничестве” или попросту шовинизме. Все это очень слабо соотносится с христианством, но является идеологической матрицей, которой теперь обречен следовать всяк приходящий в Церковь.

В украинских реалиях постсоветский православизм отразился иначе.

Сейчас уже ни для кого не секрет, что на Украине есть множество людей, не воспринимающих ее как независимое государственное образование, чья ностальгия по советскому прошлому переросла в ностальгию по “граду Китежу” – земле обетованной, где текут молочные реки с кисельными берегами, расположенной к северо-востоку от границы того, что только в силу исторического недоразумения / заблуждения называется «государство Украина». Ностальгия подобного рода характерна для всех времен и народов. Каждый народ грезит о своем “Эльдорадо” – идеальном крае, где все и всегда хорошо. Это место — утопия, то есть место без места. Традиционная российская утопия — это “Град Китеж”. Для многих в современной России – это Россия дореволюционная. В нынешних обстоятельствах украинская утопия – это путинская Россия. Характерно, что образ утопической России формируется главным образом у тех, кто в России долго не жил, но знает о ней в основном благодаря трансляции российских каналов по кабельному или спутниковому телевидению.

Где же искать опору и пристанище тем, кто не принимает Украину и поэтому считает, что в России «и небо голубее, и деревья зеленее, и девушки красивее»? По-моему, ответ напрашивается сам собой: в Церкви. Именно УПЦ стала для таких людей своеобразным гетто, где они чувствуют себя “как бы в России”. Я не хочу судить этих людей – в конце концов, они имеют право на место, где ощущают себя комфортно. В любом случае это лучше, чем отстаивать утопию с оружием в руках – благо есть соответствующие исторические примеры.

Хорошо, что эти люди нашли себе «теплое местечко» в таком всеприемлющем институте, как Церковь. Но как поступать Церкви?

Ведь ее задача не только в том, чтобы служить пристанищем для недовольных фактом существования независимого государства Украина, но для всех – и в частности тех, кто этот факт не только принимает, но и всячески приветствует.

Нужно сказать, что в УПЦ вполне понимают и принимают эту задачу. То, что происходило в УПЦ в последние годы, было не ее “автокефализацией”, как считают отдельные фигуры, а попыткой расширения пространства, удобного не только украинофобам, но и украинофилам, а может, даже и русофобам. Свою социальную миссию УПЦ понимала как примирение и первых, и других, и третьих. Насколько можно судить по заявлениям, распространяемым на протяжении последнего времени УПЦ, она видела перед собой две задачи: социальную и церковную. Социальная заключалась в том, чтобы создать фундамент для объединения разделенного украинского общества, а церковная – в устранении пресловутого раскола, являющегося проекцией раскола социально-политического. Это сверхзадачи, которые никто на Украине пока не решил. Решить их попыталась УПЦ и ... получила жесткий отпор.

Отпор этот последовал прежде всего от тех, кто обрел для себя в Церкви то, что недополучено в политической и общественной жизни – связь с Россией (либо утопией, отождествляемой с Россией). Эти люди, найдя убежище в Церкви, теперь ни с кем не хотят делить завоеванное пространство. Поэтому любые попытки церковных иерархов сделать это самое пространство доступным для всех воспринимаются ими, как покушение на собственную территорию. Очень показательно в этом смысле недавнее выступление журналиста газеты “Сегодня” Александра Чаленко, который в своем блоге  на “Украинской правде” пишет буквально следующее:

“Для нас, как и в начале 90-х, так и сейчас, было и есть очень важным, что эта церковь не просто КАНОНИЧЕСКАЯ, но и то, что она РУССКАЯ! Потому что мы – РУССКИЕ! Поэтому считаем, что наш Бог – это РУССКИЙ Бог, наша Вера – это РУССКАЯ Вера, родной язык нашего Спасителя – это РУССКИЙ язык” (выделено автором в блоге).

По сути, Чаленко откровенно высказал то, что думают и чувствуют те, кто относится к УПЦ, как островку “Россия”, и для кого Церковь – не основанная 2000 лет назад для ВСЕХ институция, а социальное пространство, где тепло и уютно и можно ощущать себя русским человеком.

Поводом для написания вышеприведенных строк А. Чаленко стал недавний перевод в Москву руководителя отдела внешних связей УПЦ архимандрита Кирилла (Говоруна). Вокруг этого события было сломано немало копий и выдвинуто множество версий. Мне представляется близкой к истине версия Екатерины Щеткиной из “Зеркала недели”, видящей в этом результат не столько вмешательства Москвы, сколько приложения внутриукраинских сил. Журналистка упоминает донецкого олигарха В. Нусенкиса, чье имя связывают с Партией регионов и который в 2004 году всячески способствовал активному вовлечению УПЦ в пропагандистскую кампанию на стороне лидера Партии регионов. Если исходить из того, что эта гипотеза верна, тогда понятна заинтересованность Нусенкиса в том, чтобы Говоруна убрали с Украины, ведь последний в своих интервью не раз заявлял, что участие УПЦ в избирательной кампании 2004 г. на стороне Партии регионов было ошибкой, которую нельзя повторять на выборах 2010 года. Таким образом, те на Украине, кто воспринимает УПЦ как оплот “Русского мира”, не обязательно наивные утописты, но ищут и находят поддержку у вполне определенной политической силы, которая, в свою очередь, переживает большой соблазн использовать УПЦ в своих целях.

Здесь хочу сделать одно отступление: очень долго представители УПЦ говорили о недопустимости вмешательства государства в дела Церкви и постоянно жаловались, что такое вмешательство имеет место. Но вот налицо еще одно вмешательство – теперь уже со стороны олигарха, который пытается организовать жизнь Церкви по своим понятиям. И такое вмешательство сходит ему с рук. Вот что настораживает!

Возвращаясь к доктрине Русского мира, приходится констатировать, что это, во-первых и прежде всего, идеология, тот самый православизм, который столь дорог людям из советского прошлого. Во-вторых, это идеология популистская, рассчитанная на тех, кому Церковь важна не столько сама по себе, сколько как место, где им идеологически и нравственно комфортно. Ну, и в-третьих, эта доктрина является инструментом решения вполне определенных политических задач, в том числе путем мобилизации “людей из прошлого”. Единственный вопрос, который остается не проясненным в доктрине “Русского мира”: какое отношение она имеет к христианству?

РИСУ

Теги: “Русский мир”, эпоха Константина, Украина, Россия, Кирилл Говорун