ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА

95 лет назад в России произошла революция, получившая название Февральской. Вскоре после её начала император Николай II, "помазанник Божий", отрёкся от престола. Но означало ли это ликвидацию монархии? Вопрос о государственном устройстве страны – быть ей республикой или монархией (скорее всего конституционной) – должно было решить Учредительное Собрание. Между тем Православная Церковь, ещё до его созыва, сразу начала действовать так, будто монархия в России осталась в прошлом. Доктор исторических наук, профессор Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного университета Михаил БАБКИН в своей статье показывает, что Церковь сыграла немалую роль в росте левых настроений российского общества в 1917 году, в то время как многие считали и считают её убеждённой сторонницей и защитницей монархии.

Священство и царство

Роль духовенства Православной Российской Церкви
в свержении монархии


Возвышенные, 
но оскорблённые

К началу ХХ века Российская империя и Православная Церковь составляли, по сути, единый организм, две ипостаси, жившие под скипетром православного самодержца. Высшим органом церковного управления (но не власти) являлся учреждённый Петром I Святейший правительствующий Синод – постоянно действующий "малый церковный собор" ("синод" по-гречески и означает "собор"). Его деятельность контролировало назначавшееся императором светское лицо – обер-прокурор, чьи полномочия, впрочем, ограничивались в основном административным управлением и не распространялись на сферу вероисповедания и церковного права.

Участие императора в делах Церкви повышало её статус. Акты Святейшего Синода, изданные "по указу Его Императорского Величества", вносились в собрание законов Российской империи.

Единство государства и Церкви, основанное на православной вере, хотя и с определёнными издержками, в целом было плодотворным. Вообще в Российской империи были созданы условия наибольшего благоприятствования Православной Церкви. В основных законах насчитывалось более тысячи статей, оберегавших её привилегии и имущественные права. Архиереи фактически являлись высшими сановниками империи: по табели о рангах митрополиты, архиепископы и епископы приравнивались к трём первым классам военных и гражданских начальников. При всём том Церковь не обладала правами юридического лица.

Русские цари не считали необходимым предоставлять Церкви "свободу самоуправления", поскольку видели её главную цель в христианизации народа, а именно – в совершении богослужений, катехизации паствы, поднятии её нравственности, образованности, в почитании праздников, миссионерстве. От мирских дел, связанных, например, с хозяйственной деятельностью, поисками источников финансирования, иерархов освобождала обер-прокуратура. Царь так или иначе участвовал в делах церковно-правительственного управления, в охране вероучения и контроле за церковным благочинием. Однако всё это вызывало недовольство духовенства, считавшего такое положение неприятным и даже оскорбительным. В то же время, поскольку формально Церковь была частью административного аппарата империи, некоторые представители православного духовенства считались "прислужниками самодержавия". Общество возлагало на Церковь ответственность за любые ошибки царского правительства, за "политические репрессии" и даже за социальную несправедливость.

Мечты о свободе

С начала XX века вплоть до Первой мировой войны в России неуклонно росла численность как православной паствы, так и духовенства. Строились новые храмы и монастыри. Церковь, опора трона, оказывала заметное влияние на общественно-политическое сознание православного народа империи. И высшая церковная иерархия потихоньку взяла курс на ограничение участия императора в церковном управлении, на "отдаление" Церкви от государства. Это проявилось, например, в следующем: с января 1900 года сократилось поминовение императора на проскомидии (начальной стадии литургии).

Духовенство едва ли не демонстративно уклонялось от разработки богословской трактовки царской власти. Оно придерживалось "рациональных" оценок, дававшихся ей юристами, политологами и историками. При этом совершенно не выясненным оставалось, в чём же состоят церковные полномочия императора и так называемые священные права помазанника Божьего. Даже в вопросе, является ли миропомазание государя церковным таинством, у иерархов не было единого мнения. Эта осторожно проводимая политика десакрализации власти российского самодержца постепенно укореняла в сознании паствы представления о царе не как о духовно-харизматическом пастыре, Божьем помазаннике, а как о мирянине, возглавляющем государство.

Ставка на революцию

После нескольких безуспешных попыток добиться высочайшего разрешения на созыв Поместного Собора архиерейскому корпусу оставалось надеяться, что "освобождение", "раскрепощение" Церкви от императорского контроля принесёт смена формы государственного правления в России. Представители высшего духовенства стремились всячески увеличить собственную власть и сократить права верховной власти в церковном управлении – тем самым они, по существу, работали на революцию. И само "освободительное движение" (в первую очередь левые и центристские партии) добивалось в принципе аналогичного: ограничения власти царя в пользу "народного представительства".

Определённым "испытанием на верноподданничество" для высшей церковной иерархии явилась первая российская революция (1905–1907). Тогда Святейший Синод вёл себя непоследовательно и довольно противоречиво. С одной стороны, он придерживался своеобразной аполитичности, нередко умалчивая о революционерах и порицая лишь их противников, с другой – старался оказать поддержку правительству. Ясно, что у высшего органа церковного управления отсутствовала чёткая позиция в оценке царской власти. Поскольку иерархи рассматривали императора как "внешний институт" по отношению к Церкви, они "не считали своим долгом" проповедовать пастве о необходимости сохранения незыблемости православной империи как единого церковно-государственного "тела".

В целом духовенство с начала ХХ века постепенно становилось в оппозицию к царской власти, стремясь освободиться от государственного надзора и опеки и добиться самоуправления и самоустроения. Это освобождение отождествлялось с падением царской власти, в чём духовенство признавалось весной и летом 1917 года как в устных проповедях, так и в церковной периодической печати, не скрывая желания разрешить многовековую проблему "священство–царство" в свою пользу.

Выражаясь современным языком, духовенство хотело получить для своей религиозной организации государственную регистрацию (статус юридического лица), право самостоятельно и практически бесконтрольно распоряжаться церковной собственностью, а также стать фактическим монополистом в "посредничестве между миром дольним и горним". Для осуществления первого необходимо было юридически отделить Церковь от "тела" православной империи. Для второго – разграничить церковную и государственную собственность. Для третьего – так или иначе избавиться от царя (помазанника Божьего) – как от своего "харизматического конкурента". Иначе говоря, иерархи стремились оформить с царством "мирный развод" (если не отделить, то отдалить Церковь от государства). Но на пути к этому имелось непреодолимое препятствие – императорская власть. Потому её свержение и замена народовластием (светским правлением) сулило высшему духовенству немалые и разносторонние выгоды.

Наиболее ярко проявилось противостояние высшего духовенства монархии в первые дни и недели Февральской революции (1).

Впереди локомотива

При начале революционных волнений в Петрограде Святейший Синод смотрел на них безучастно, не предприняв никаких шагов к защите монархии. Поступавшие в те дни ходатайства видных сановников империи о необходимости поддержки царского престола Синодом услышаны не были.

Члены Синода фактически признали революционную власть – Временное правительство, сформированное Исполнительным комитетом Государственной думы, – днём 2 марта, то есть до отречения от престола Николая II. В первых числах того месяца они вели сепаратные переговоры с Временным правительством о поддержке духовенством новой власти в обмен на предоставление Церкви свободы в самоуправлении. Таким образом, ещё до опубликования официальной позиции Синода в отношении совершившегося государственного переворота церковная и светская власть двигались навстречу друг другу в стремлении упразднить монархию в России.

Несмотря на отречение Николая II в пользу своего брата Михаила и отказ последнего от трона, юридического отречения от престола Дома Романовых не произошло. Всё должно было решиться на Учредительном Собрании. В "Акте об отказе великого князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти" от 3 марта, в частности, говорилось: "Принял я твёрдое решение в том лишь случае воспринять верховную (царскую. – М.Б.) власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит …в Учредительном Собрании установить образ правления и новые основные законы Государства Российского. Посему …прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству …впредь до того, как …Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа" (Церковные ведомости. Пг., 1917. № 9–15. С. 56).

Речь шла не об отречении великого князя от престола, а о невозможности занятия им царского престола без ясно выраженной на это воли всего народа России. Великий князь (некоронованный император?) Михаил Александрович предоставлял выбор формы государственного правления Учредительному Собранию. До созыва же этого Собрания он доверил управление страной созданному по инициативе Государственной думы Временному правительству. Его намерение основывалось на имевших место в российском обществе мнениях о возможности существования в России конституционной монархии.

Между тем Синод 6–8 марта распорядился изъять из богослужебных чинов поминовение царской власти, были внесены изменения в молитвословия всех богослужебных кругов: суточного, недельного и годичного. Синод фактически упразднил государственно-религиозные праздники Российской империи – "царские дни" – до соответствующего правительственного постановления. В результате царская власть в Церкви (соответственно в обществе, государстве) оказалась уничтоженной "духовно", фактически оказалась преданной церковно-молитвенному забвению, стала поминаться в прошедшем времени. Хотя до решения Учредительного Собрания о форме власти в России говорить об упразднении царского правления можно было лишь теоретически.
Временной приоритет в узаконивании российской демократии принадлежит именно священнослужителям. Керенский провозгласил Россию республикой через шесть месяцев после революционных событий февраля–марта 1917 года, Святейший Синод же "молитвенно-духовно" (и "богословски", и "богослужебно") сделал это буквально через шесть дней.

Смена государственной власти, происшедшая в России 2–3 марта, носила временный характер и теоретически была обратима (то есть самодержавие как авторитарную власть возможно было реформировать в конституционную монархию). За такой вариант де юре выступала, в частности, конституционно-демократическая партия "Народной свободы" – кадеты (точнее – их правое крыло). Члены же Синода в своих "республиканских устремлениях" в марте 1917 года фактически оказались левее кадетов. 

Духовенству принадлежит приоритет и в изменении государственной, исторически сформировавшейся монархической идеологии Российской империи. Синод уже 7–9 марта официально отрешился от второй составляющей лозунга "За веру, царя и Отечество". Временное же правительство декларировало недопущение возврата монархии лишь 11 марта.

Процесс перехода Церкви на сторону Временного правительства, на сторону революции завершился 9 марта 1917 года. В тот день Синодом было выпущено послание "К верным чадам Православной Российской Церкви по поводу переживаемых ныне событий" и объявлена "для исполнения" по духовному ведомству "Присяга или клятвенное обещание на верность службы Российскому государству для лиц христианских  вероисповеданий", утверждённая Временным правительством 7 марта.
Члены Синода, приведя православную паству к присяге на верность Временному правительству и не освободив народ от действовавшей присяги на верноподданство императору, по сути, сподвигли российских граждан на клятвопреступление. Формы церковных (ставленнических) присяг, установленные ими 24 марта 1917 года, по своему содержанию оказались даже "левее" государственной присяги, введённой Временным правительством 7 марта.

Уже к концу марта 1917 года в богослужебных текстах Православной Российской Церкви Синод заменил поминовения императора и лиц царствующего (по версии Синода – "царствовавшего") Дома на поминовение "благоверного Временного правительства". Между тем образ правления в России ещё не был установлен, это предстояло сделать Учредительному Собранию (оно и должно было стать высшим органом государственной власти). Церковь же фактически считала республиканское устройство делом решённым. Эта позиция церковной власти, если учитывать, что Синоду было подведомственно духовенство, окормлявшее 100-миллионную православную паству, не оставляла надежд на сохранение монархической перспективы в политическом развитии России.

Кто там шагает правой?

Между тем альтернатива действиям (во многом – бездействию) Святейшего Синода в февральско-мартовские дни 1917 года имелась. Есть немало оснований утверждать, что если бы Синод в эти судьбоносные для царя и страны дни предпринял в отношении монархии находящиеся в его компетенции охранительные меры, то политические события и в столице, и на местах пошли бы по иному сценарию.

Однако не была принята ни одна из мер по поддержке трона (до 2 марта), или самого института монархии (продолжавшего существовать по крайней мере до решения Учредительного Собрания о форме правления в России), или арестованной царской семьи. Начиная же с 6 марта Синодом был проведён комплекс охранительных действий в отношении Временного правительства.

Курс церковных иерархов свидетельствовал об их политической близорукости. Поддержав свержение монархии и действия Временного правительства, они не смогли верно просчитать дальнейшее развитие политических событий, не представляя, что февральский "этюд" окажется лишь "увертюрой" октябрьских потрясений.
В огромной многонациональной и многоконфессиональной России царская власть являлась системообразующим стержнем. Последствия ликвидации этого стержня предвидел один из лидеров кадетской партии П.Н.Милюков, открыто выступавший за установление в стране конституционно-монархического правления. Однако на протяжении всего 1917 года, невзирая на следовавшие один за другим кризисы власти и нарастание в стране центробежных явлений, никакой корректировки политического курса Православной Церкви "вправо" не произошло. Вплоть до созыва Учредительного Собрания официальное духовенство не принимало во внимание конституционно-монархическую альтернативу народовластию.

Позиция высшей церковной иерархии в период февральско-мартовских событий 1917 года стала одной из причин "безмолвного" исчезновения с российской политической сцены правых партий – их православно-монархическая идеология с первых чисел марта 1917 года фактически лишилась поддержки со стороны официальной Церкви.

Под красными знамёнами

Епископат и приходское духовенство, исполнявшие распоряжения Святейшего Синода, сыграли одну из определяющих ролей в установлении на местах новой власти. Формы воздействия священнослужителей на общественно-политическое сознание паствы, с одной стороны, были традиционные: проповеди, печатные воззвания, тиражирование резолюций своих собраний и съездов, молебны, крестные ходы и проч. При этом многие из них носили характер митинговой демократии. Духовенство широко участвовало в "праздниках революции", таких как 1 Мая и т.п. Эти торжества проходили под красными знамёнами, сопровождались революционными песнями. Участие в этих действах пастырей и архипастырей Церкви (нередко те выступали и на митингах) придавало им оттенок православных праздников. Эти торжества "освящались" авторитетом Церкви, вследствие чего верующие начинали воспринимать их как "свои". Тем самым в общественном сознании становились легитимными и новая власть, и новые мелодии, и новые символы.

Массовая поддержка свержения самодержавия духовенством шла "сверху" – от Святейшего Синода к епархиальным архиереям и приходским пастырям. К тому же Синод выполнял и "карательную функцию" по отношению к "контрреволюционно" настроенному духовенству. По словам князя Н.Д.Жевахова, российская "революция явила всему миру портретную галерею революционеров, облечённых высоким саном пастырей и архипастырей Церкви".

Политика, проводимая весной и летом 1917 года духовными властями и Временным правительством, свидетельствовала об их согласии по многим проблемам: у них не было расхождения в определении формы правления, в вопросе о предоставлении народу гражданских свобод, доведении войны до победного конца и проч. Разногласия между Церковью и новой государственной властью возникли лишь в конце июня – после решения Временного правительства передать церковные школы в ведение Министерства народного просвещения.

Навстречу Октябрю

Социально-политическая активность священнослужителей и деятелей Церкви начала спадать приблизительно с июля 1917 года. Революционные иллюзии и энтузиазм духовенства стали рассеиваться по мере того, как граждане России разочаровывались в политике Временного правительства. Весной и летом обозначился кризис внутрицерковной власти. Иерархи стремительно теряли контроль над приходскими священниками. В свою очередь, сами священники всё больше и больше ощущали на себе возрастающую требовательность и непокорность как прихожан, так и подчинённых им пономарей и псаломщиков. На фоне нарастающего отхода общества от Церкви у части паствы возникли сильные антиклерикальные настроения. В результате всего этого резко снизились церковные доходы в целом, тем самым ухудшилось материальное положение духовенства. В духовной среде росло недовольство сложившейся в стране политической и социальной обстановкой. Иные священнослужители даже стали переходить в оппозицию к революции. Тревожные ноты о грядущих судьбах России, её народа, Православной Церкви зазвучали в июле–августе и в проповедях епархиальных архиереев. К концу октября среди духовенства всё более распространялась идея необходимости установления централизованной "сильной власти" – если не в государстве, то в самой Православной Церкви России.

В середине августа 1917 года был созван долгожданный Поместный Собор. 5 ноября (по старому стилю) был избран Патриарх – им стал Тихон (Беллавин), возведённый в этот сан 21 числа того же месяца. В результате восстановления патриаршества и реформирования внутрицерковного управления все церковные полномочия, которыми прежде был наделён царь, перешли к духовенству. Если до Октябрьской революции Временное правительство и Святейший Синод фактически делили между собой церковные права императора, то после неё эти права полностью оказались в руках высших органов церковной власти. С учётом же того, что Дом Романовых в целом не отрекался от престола, а во время разработки и принятия Поместным Собором постановлений об управлении Церковью (2) помазанник Божий находился в заточении, можно утверждать: на Поместном Соборе была осуществлена узурпация высшим духовенством прав императора в области церковного управления.

Вместе с тем на Соборе коренным образом был изменён 11-й анафематизм чина "Недели Православия". Анафема, грозившая "дерзающим на бунт и измену" против царя, теперь адресовалась тем, кто возводил хулу на Православную Церковь, посягал на её собственность и жизнь духовенства.

Опасный поворот

На захват власти большевиками в октябре 1917 года высшие органы церковного управления фактически не отреагировали. Они не оказали никакой поддержки тому правительству, которое с первых чисел марта в вероучительных текстах именовалось "благоверным" и было объявлено правящим по "повелению Божией Матери" (см., например, Богородичный тропарь утрени, введённый Синодом 7–8 марта). Вплоть до начала декабря 1917 года духовенство занимало выжидательную позицию в отношении Советской власти. Причём некоторые священнослужители даже возлагали на большевиков определённые надежды. Так, епархиальные архиереи Петрограда и Москвы полагали, что новая власть будет заботиться "только о благе русского народа", что она "водворит порядок на Руси, право и правду, обеспечит свободу".

Позже, когда Советская власть стала ущемлять церковные интересы, Поместный Собор и Священный Синод стали или игнорировать её постановления, или же принимать решения обратного характера: священство пыталось оказывать всяческое противодействие большевистскому "царству". Вместе с тем церковную власть тревожили, по сути, лишь собственные интересы. "Отрешаясь от политики", они, например, не отреагировали на разгон большевиками Учредительного Собрания и вплоть до расстрела царской семьи не вспоминали о её участи.

С третьей декады января 1918 года в жизни Российской Церкви начался новый исторический этап. Во исполнение декрета Советской власти "Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви", других соответствующих ему постановлений, она была приравнена к частным обществам и союзам. Она лишилась прав юридического лица. Ей было отказано в каких-либо субсидиях от государства. Её собственность была объявлена народным достоянием. Фактически Православная Церковь была поставлена в стране Советов "вне закона".

В ответ на это духовенство стало выражать протесты правительству – начало проводить крестные ходы и публичные молебны о прекращении "воздвигнутых на Церковь Божию гонений". Однако в большевистском "царстве" духовенство сделалось, по сути, беззащитным и бесправным. Но такая её судьба в определённой мере была уготована ей официальной политической позицией самого российского духовенства в предшествующий – послефевральский период 1917 года.

Священство выше царства

После известных (фактически – революционных) политических событий, произошедших в России на рубеже 1980–1990 годов, для Русской Православной Церкви наступило "время благоприятно". При очередном переделе собственности, проходившем в тот период в стране, значительная часть церковного имущества, изъятого в своё время Советским государством, была возвращена прежним хозяевам. Сопровождавшая же преобразования в стране смена "светских" элит не коснулась внутренней организации РПЦ. В условиях отсутствия "харизматической конкуренции" между Церковью и светским, лишённым сакрального содержания "царством", были установлены те формы взаимоотношений, в пользу которых в начале декабря 1917 года, по существу, и высказывался Поместный Собор. То, чего духовенство жаждало в период с начала XX века по 1917 год включительно, ему удалось получить безо всяких усилий в 1990-е. И в современной России между Церковью и государством установились такие взаимоотношения, которые были названы Патриархом Алексием II "близкими к идеальным". Если судить по положению Церкви в царской России и нынешнему состоянию вещей, то можно констатировать, что на "харизматическом фронте" священство взяло верх над царством.

1.См. подробно: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. Материалы и архивные документы по истории Русской Православной Церкви /Сост., авт. предисловия и комментариев М.А.Бабкин. М., Изд. Индрик. 2008. Изд. 2-е, исправленное и дополненное; Бабкин М.А. Священство и Царство (Россия, начало ХХ в. – 1918 г.). Исследования и материалы. М., Изд. Индрик. 2011.

2. Главным образом имеются в виду принятые Поместным Собором 4 ноября, 2, 7 и 8 декабря 1917 г. "Общие положения о высшем управлении Православной Российской Церкви", "О правовом положении Православной Российской Церкви", "О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете", "О правах и обязанностях Святейшего Патриарха Московского и всея России" и "О круге дел, подлежащих ведению органов высшего церковного управления".

Теги: