Москва не в состоянии решить, в чем она нуждается больше – в получении до

ходов от продажи газа Украине и, соответственно, переходе на понятные рыночные рельсы или в сохранении рычага для давления на эту страну.

После просмотра очередной части сериала об украинских платежах за газ понимаешь, что иногда кричать «волки!» очень даже полезно. Возможно, киевское руководство наконец поймет, что вряд ли стоит заключать соглашения, в способности стабильно выполнять которые оно не уверено.

Возможно, европейский потребитель в своем уютном офисе лишний раз задумается о том, что система торговли газом, при которой транзитер-монополист и поставщик постоянно недовольны друг другом, нежизнеспоспособна.

Первый считает, что ему недоплачивают за услуги, а второй не только не уверен в том, что вообще получит деньги за экспортированное топливо, но еще и несет финансовую и политическую ответственность за то, что произойдет на территории другого государства.

То, что сейчас все опять завершилось вроде бы благополучно, не снимает большого и весьма болезненного для всей системы международных отношений на востоке Европы вопроса: произойдет ли перерастание нынешнего хронического кризиса в российско-украинских отношениях в острый, и если да, то когда и по какому сценарию. Летний обмен президентскими эпистолами с жестким перечнем претензий, взаимная высылка дипломатов, отсутствие российского посла в Киеве, наконец, стабильное, если верить опросам, восприятие Украины в России как недружественной страны сигнализируют о серьезности заболевания.

Больше всего перспектива перехода России к открытой силовой политике обсуждается, естественно, на самой Украине. Например, руководители Института проблем национальной безопасности при СНБО Украины опубликовали аналитический материал, в котором не исключили возможности проведения Россией политики по установлению протектората и осуществлению территориального раздела Украины. Это уже не досужие разговоры, а почти официальная точка зрения.

Сам по себе кризис в российско-украинских отношениях возник задолго до оранжевой революции и потому не сводится к личной неприязни Кремля к Виктору Ющенко как ее символу.

Россия : Украина - конфликт идентичностей Принятый Украиной после Майдана общественный уклад постепенно перестал восприниматься в качестве вызова российскому. Он не доказал своей большей по сравнению с «вертикалью власти» управленческой эффективности ни жителям Украины, ни тем более россиянам. На сегодня он не является потенциально конфликтным фактором в двусторонних отношениях.

Расхождение в понимании собственных интересов и целей двух стран, двух обществ и их элит лежит глубже и носит системный характер. В упомянутой статье отмечатся, что «опыт почти 20-летних отношений с независимой Украиной убедил Кремль в невысокой эффективности косвенного контроля через так называемые пророссийские элиты. Придя к власти, все «пророссийские политики» сразу меняли свою ориентацию и более или менее активно осуществляли проукраинский или, что в нынешних условиях практически тождественно, прозападный курс». С такой оценкой можно согласиться. Более того, описанное поведение вряд ли случайно.

Во-первых, украинское общество в целом освоилось в условиях избирательной демократии. Оно участвует в пятых реально конкурентных выборах за семь лет (парламентские выборы 2002, 2006 и 2007 годов, и президентские 2004 и 2010-го) и ценит возможность поменять власть, если та не нравится. Уже в 2002-ом большинство голосов на выборах по партийным спискам получила оппозиционная тогда «Наша Украина» Ющенко, а в трех других случаях оппозиция вообще пришла к власти.

Украинское общество привыкло к постоянно идущей общественной дискуссии, и неслучайно многочисленные политические ток-шоу, зачастую малоинтересные даже для специалистов, имеют высокие рейтинги.

Отличие украинского общества от современного российского настолько велико, что само по себе формирует центробежный фактор. Нежелание учитывать это обстоятельство в практической политике, попытки воздействовать на украинского избирателя работающими в России методами, как показал уже 2004 год, малоперспективны.

Во-вторых, налицо конфликт идентичностей. Естественно, на индивидуальном уровне в этом плане Россия сталкивается не со всей Украиной, а только с ее частью, скорее всего – даже меньшинством, причем как на сегодняшний день, так и на обозримую перспективу. Но на уровне элит ситуация меняется. Независимое в первую очередь от России государство хочет добиться права иметь отдельную историю, включая свой собственный исторический миф, собственную политику памяти. Оно обречено подчеркивать и даже раздувать отличия. Заинтересованные в инструментах суверенитета для продвижения собственных интересов, в том числе экономических, политические представители восточных регионов соглашаются отдать идеологическую сферу естественным носителям идеологии «украинства» – выходцам из культурно-политической среды запада страны. Иначе им пришлось бы убедительно объяснить своим русскоязычным избирателям, почему они не хотят воссоединения с Россией, а на такое способен только Александр Лукашенко.

В-третьих, Москва и Киев изначально по-разному смотрели на модель обеспечения национальной безопасности. Украина хотела стать органичной частью евро-атлантической системы. Это не обязательно предполагает членство в НАТО (хотя, к слову, еще в 2003 году, то есть при президенте Леониде Кучме и премьере Викторе Януковиче, в стране был принят закон (!) о вступлении в перспективе в эту организацию), но подразумевает военно-политическую интеграцию с Западом.

Россия же не просто стремится быть центром собственной системы военно-политических альянсов. Она хочет иметь право вето на вхождение постсоветских государств в любые другие союзы.

Договориться здесь практически невозможно.

В-четвертых, какими бы взаимно выгодными в личностном плане ни были непрозрачные экономические отношения двух стран – известное в 90-е годы выражение, что все украинские состояния сделаны на российском газе, применимо, видимо, не только к Украине – базовое столкновение интересов и здесь невозможно обойти.

Украине выгодно сохранение ее монопольного положения и контроля над трубопроводами, России – ослабление украинской монополии и перехват этого контроля.

То, что Москва оказалась не в состоянии решить, в чем она нуждается больше – в получении доходов от продажи газа Украине и, соответственно, переходе на понятные рыночные рельсы, или в сохранении рычага для давления, только усложняет ситуацию.

Наконец, вопрос о Севастополе, где ставками, с одной стороны, являются способность государства выполнять свою конституцию и осуществлять полноту контроля над национальной территорией, а с другой – подтверждение исключительных прав применительно к ключевой стране постсоветского региона.

Повторим, что все эти проблемы традиционны, фундаментальны и серьезны. Однако с трудом верится в то, что ради их решения Россия могла бы пойти на силовые провокации. Украина ведь не Грузия. При всем катастрофическом состоянии ее военного механизма риски военного конфликта с ней на порядок выше, а его восприятие внутри России как гражданской войны – все еще неизбежно. К тому же острота проблемы снята: в обозримой перспективе никакого нового расширения НАТО на восток не предвидится.

Более вероятно продолжение действий по экономическому ослаблению, «отжиманию» Украины, манипулированию ее политиками. В принципе это может способствовать стратегическому ослаблению Украины и кардинальному изменению ситуации в будущем.

Но с другой стороны, раз этого не случилось до сих пор, возможность такого развития событий не так уже велика.

Тем не менее тиражируемое внутри и за пределами Украины чувство обеспокоенности по поводу возможных действий России легко объяснимо. Иногда кричать «волки!» очень полезно, чтобы обострить чувство реальности у собственных политиков и напомнить политикам западным, что оставлять в «серой зоне» безопасности крупное, но не очень эффективное государство как минимум недальновидно.

Газета.Ru

Теги: контроль, отношения, интересы