Тема, поднятая в статье Екатерины Щеткиной «Вирус политизма», настолько важна и непроста, что на нее невозможно не отозваться. Мне бы хотелось посмотреть на проблему с другой стороны и понять, в чем польза такой формы церковного устройства как автокефалия.

Да, первоапостольским общинам не было потребности ни делиться, ни объединяться по административному признаку. Они были абсолютно свободны как в своей обособленности друг от друга, так и в своем единстве друг с другом. И то, и другое было следствием их пребывания в Иисусе Христе: «где Дух Господень, там свобода», «к свободе призваны вы, братья». Именно эта свобода во Христе в первую очередь дарует людям чувство меры и ответственность перед ближним. «Кто хочет быть первым – пусть будет всем слугою». И чем больше прав дает Господь, тем больше ответственности и обязанностей одновременно возлагает. А что может быть больше права «вязать и решать»? Однако те, кого этим правом наделяли, прекрасно понимали, что оно является прямым следствием пастырской харизмы, дара священнического. А священнический дар самым непосредственным образом основывается на соответствии человека пастырским свойствам или долгу пастыря. Поскольку лучше митрополита Сурожского Антония (Блума) об этом не скажешь, напомню его слова: «Пастырство не ремесло, не техника, не руководство, не властвование, а вот такое ласковое, жертвенное служение; пастырство не знает дня и ночи; нет такого момента, когда человек не имеет права страдать, не имеет права быть в нужде, потому что пастырю пришло время отдыхать или потому что он занят собой».

Увы, период первой любви в Церкви закончился уже через несколько поколений христиан после смерти Господа нашего Иисуса Христа. Пастыри, обладая авторитетом, отдали власть администраторам. И по мере роста претензии Церкви на влияние в обществе все чаще возникала потребность в создании формализованного кодекса взаимоотношений между членами Церкви. Так появилось каноническое право. Но ведь если бы дать апостолам и их ученикам почитать некоторые правила Вселенских соборов, можно предположить, что они вызвали бы самую бурную реакцию. Например, правило 5 Седьмого Вселенского собора о получении епископского, пресвитерского или диаконского достоинства за деньги с точки зрения так называемого «чистого Евангелия» просто абсурдно именно потому, что священническая харизма не может быть куплена за деньги по умолчанию. Однако же святые отцы сочли за необходимость формализовать такое правило вкупе с наказанием за нарушение.

И если мы ставим вопрос о том, что автокефалия есть воля более политическая, нежели духовная, и отражает скорее нашу ущербность, нежели достоинства, то в таком случае в равной степени стоит начать решать дилемму, как надо жить Церкви: по канонам или по благодати. По большому счету, всеобщее торжество канона говорит о том, что мы в силу своих немощей в какой-то степени вернулись под закон. Причем не в самой его лучшей форме. Ибо закон иудейский действовал неотвратимо, а каноны, по меткому выражению о. Андрея Кураева, все уважительно поцеловали и поставили на полочку. И получается, что сегодня Церковь существует как бы «в промежутке» между законом и благодатью: и того нет в полной мере, и другого. И они, не работая полноценно и самодостаточно, одновременно друг друга нейтрализуют, снижая эффективность церковной миссии.

Сегодня редко у кого вызывает непонимание необходимость принятия антибиотиков в процессе лечения. И хотя много говорится об их вреде и массе побочных эффектов, их появление вызвано одним простым обнаруженным фактом: иммунитет сегодняшнего человека настолько ослаблен, что при пневмонии траволечение уже не помогает. Да, химическое вторжение в организм само по себе не есть добро. Но если без него человек оказывается на грани жизни и смерти, то приходится идти на компромисс, который и называется «меньшим злом». Точно так же гнев сам по себе есть грех, однако существует гнев как реакция на соблазн. Да и Иоанн Лествичник описывает случаи, когда впадение в одну страсть могло служить «мерой пресечения» для впадения в другую страсть, более тяжкую. А совет отсечь руку, соблазняющую тебя, не есть ли «легализация» принципа «меньшего зла»?

Да, изначально понятие «меньшего зла» было совершенно чуждо апостолам. Они были радикальны и бескомпромиссны. Но не только к другим (вспомним Ананию и Сапфиру!). А в первую очередь к самим себе. И что касается руководства церковной общиной, то самым недопустимым мотивом было властолюбие. «Князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так». Кто спустя столетия смог избежать искушения властью над стадом Божьим? Покажите мне хоть одну такую общину, которая смогла вырасти в многомиллионную церковь исключительно благодаря своей бескорыстной миссии и чьи пастыри добрые полагали свои жизни за овец ночью и днем, жертвуя даже удовлетворением своих физиологических потребностей в пище, одежде, крове? Кто, посвящая свою жизнь служению Церкви, до конца в сердце нес слова апостола Павла, сказанные им в 2 Кор.6:4-10?

Закон круговорота автокефалий в природе, кажется, уже никогда не останется в прошлом. Изначально деление Церквей на независимые поместные единицы было связано с разными факторами, но все эти факторы служили в роли тех самых антибиотиков, защищающих ослабленный иммунитет церковного организма от воздействия более агрессивных и опасных вирусов – вирусов властолюбия и первенства по плоти. Иными словами, когда у Церкви-Матери возникало непреодолимое искушение заполнить то же географическое пространство и теми же методами, что использовало расширяющееся «подшефное» государство, – одновременно же активизировался и интерферон, обострялось стремление того или иного народа обособиться от навязчивого покровительства «центра». То есть стремление к автокефалии было встречной реакцией на злоупотребление Церковью-Матерью своими правами. Да, в процессе приема антибиотика гибла и полезная микрофлора, но в целом организм выживал и со временем восстанавливал свои здоровые функции. Так не бывало, чтоб одни имели только обязанности, а другие – только права. И удивительно, что практически ни одна Церковь, получившая автокефалию в результате борьбы, не нашла в себе силы усвоить урок и поступить с ближним не так, как в свое время поступила с нею ее Мать.

Так часто бывает и в жизни. Женщины, пострадавшие от несправедливых и властных свекровей, ожесточенно борются за свою независимость и право на уважение. Но как только сами становятся свекровями, не находят в себе сил выйти за рамки навязанной им парадигмы отношений и становятся клоном своих «угнетательниц». Именно поэтому автокефалия и борьба – понятия неотъемлемые. Да, иногда автокефалия подразумевает только политические цели. Но иногда выполняет функции, упреждающие превращение разросшейся Церкви-Матери в квазиимперию. И потому свидетельствует не об отклонении церковной общины от нормы, а о попытке к этой норме вернуться.

Да, во времена апостолов все было иначе. В Новом Завете мы встречаем послания к целому ряду самостоятельных церквей на территории Греции: Коринфской, Эфесской, Филиппийской, Колосской и Фессалоникийской. Разве самостоятельность этих церквей базировалась на этническом принципе? Нет, все были греками. У каждой был свой епископ-пресвитер (например, Тимофей), и все епископы были равны, и никто никому не подчинялся. Апостол Павел выступал скорее координатором и «наблюдательным органом», нежели прообразом патриарха. Значит, вопрос был только в церковной численности и разнице в обычаях в рамках одного государства. То есть, во-первых, количественный рост церкви может быть поводом к автономному управлению ее бывших частей, а во-вторых, первоапостольская практика подвергает сомнению канонический принцип о неправильности существования двух параллельных юрисдикций на одной государственной территории. Однако же и эти общины умудрились разделиться. По какому же принципу? «Я Павлов», «Я Аполлосов», «Я Кифин», «Я Христов». Вот какое разделение больше беспокоило апостола. А не автономность управления. «…выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому, и Я приму вас» (2 Кор.6:17). Так что не любое отделение есть свидетельство несовершенства.

Но мы давно качественно не живем жизнью первоапостольских общин, вот в чем штука. Кто из церковных иерархов сегодня вспоминает о главном принципе первенства в Церкви – быть всем слугою? Те, кто этот апостольский завет твердо хранит в своем сердце, не могут понять, что такое церковные диптихи и почему это так важно – оказаться не на шестом, а на пятом месте. И почему из-за этого надо в буквальном смысле передраться и отложить подготовку к Всеправославному собору? Поэтому полагать именно стремление к автокефалии первопричиной политического православия тоже было бы не совсем корректно. Это скорее реакция, а не первопричина.

В чем совершенно соглашусь с Екатериной Щеткиной, так это в том, что любой ответ, любая самозащита должны соответствовать той опасности, которую они пресекают. Чтобы результат не пошел дальше поставленных пределов самообороны и не превратился в императив «Дракон умер! Да здравствует Дракон!».

К сожалению, нынешние отношения между Церквами уже вышли за рамки «конфедерации национальных Церквей». Нежелание оптимизировать церковное управление путем предоставления отдельным своим частям полной независимости связано, во-первых, с опасениями, что новообразованную автокефалию при первых же трудностях ее роста «заманит» под свой омофор какой-нибудь другой патриархат, тем самым нарушив «баланс сил» (абсурдное понятие с точки зрения апостолов, не правда ли?). А во-вторых, каждая поместная Церковь претендует на статус «последнего хранителя истины», в душе считая своих коллег по диптиху уже давно впавшими в ереси и отступившими от истины. И поэтому в ход идет такая бесхитростная логика плоти как «чем больше будет нас, истинных, тем меньше будет еретиков». Понятно, что об истинности в виде следования евангельским заповедям уже давно не идет речь. Корпоративная принадлежность стала надежным маркером истинности. На этом духовном соперничестве, которое, впрочем, не мешает декларировать единство в молитве и в Евхаристии, и зиждется та безвыходная ситуация, которая диктует сегодня правила «игры в церковь». Чем ожесточеннее защита формального единства – тем сильнее стремление его разорвать только потому, что это не есть единство Христово. А, как известно, все, что не от Бога, рано или поздно разрушается. И происходит борьба. И возникает новая автокефалия. И, увы, через века история повторяется. Когда в виде фарса, а когда и в виде трагедии. А иногда все вместе. Значит, кто-то должен остановиться первым?

РІСУ

Теги: