Христиане, ислам и будущее Европы

Уже в ближайшем будущем ислам может стать частью «католической» Европы – вследствие двух причин: мощи христианства и внутренней реформы ислама.
Христианство и ислам неотделимы в Европе. Почти 5,5 млн мусульман живут во Франции, и предполагается, что их количество удвоится в ближайшие двадцать лет. Уже сейчас их больше, чем французских католиков, посещающих воскресную мессу.
Новый кафедральный собор был построен двенадцать лет назад в Иври, к югу от Парижа. Он известен как творение одного из наиболее знаменитых мировых архитекторов, швейцарца Марио Ботта. По воскресеньям собор наполовину пустует. А мечеть неподалеку не может вместить всех верующих.  Имам мечети, Халил Меррун, утверждает: «католическая Церковь уже не может ощущать себя частью Европы. Совет, который я могу дать моим коллегам-католикам, таков: спросите самих себя, почему ваша вера уже не жива (ее покинула духовность)».
Однако какая новая духовность необходима кафедральному Воскресенскому собору в Иври? Храм похож на цилиндр, срезанный по диагонали, с древовидным навершием и невзрачным крестом. Интерьер его беден, с невыразительными росписями.  Беленые стены, которые должны пробуждать чувства, в реальности остаются безмолвными, неспособными пробудить ощущение Божественного присутствия. Здесь нет никакого следа такого откровения, которое было бы проводником веры и радости.
Даже в Риме, столице католической Церкви, есть следы такой дезориентации.  В марте Папа Бенедикт XVI в марте нынешнего года посетил с визитом холм Трех свидетелей, приход на окраине Рима, где секуляризованный американский еврей Ричард Майер – еще один из когорты знаменитых архитекторов – спланировал и построил храм, являющийся непревзойденным ансамблем линий, поверхностей, света, но остающийся безмолвным там, где следует перенести живой эмоциональный импульс в реальность, а сакральное – в конкретное выражение земной и небесной церкви.

Эти примеры показывают реакцию архитектуры, в частности, сакральной, на утрату идентичности современной Европой, что проявилось  даже в исключении словосочетания «христианские  основания» в противоречивой преамбуле Европейского конституционного договора. Как часть современной европейской культуры, публичность становится особенно непримиримой к христианству. И христианство практически исчезает с ландшафта европейской цивилизации, для которой оно было основанием и живительной средой.
Однако эта оппозиция представлена сегодня повсеместно, и в Европе тоже: везде, где совершается стремительный переход от религии к публичной сфере.
«Религия» здесь означает: католическая Церковь, возрожденная благодаря политической харизме папы Кароля Войтылы и теологическому профессионализму папы Бенедикта XVI; протестантские церкви американских евангелических течений; православная Церковь, с ее византийской моделью взаимозависимости трона и алтаря. Также это иудаизм, представленный как судьбоносная миссия Израиля – людей, страны, государства. Это и ислам, в котором вера, политика и священное право сливаются воедино, и в котором, как мы убедились сейчас, взаимодействие всех составляющих базируется на праве Корана. Актуальный и всесторонний пример такого консенсуса мы наблюдаем в Палестине.
Каждый может убедиться в ошибочности предсказания о приватизации религии. Но многим не хватает четкости мысли и смелости убедиться в этом в реальности.
Мусульмане готовы принимать основные правила демократии. Однако это двусторонний процесс: ислам, как и другие религии, нуждается в признании его принципов веры, в применении их в социальном устройстве – и это будет продолжаться столь долго, сколько потребуется, чтобы ни ислам, ни западный мир не смогли отказаться этих изменений, которые будут обязательными для всех. Так, чтобы это общественное соглашение было значимым для всех, чтобы «мы безошибочно слышали негромкий, но ясный голос совести» (слова Папы Бенедикта XVI, адресованные мусульманам в Кельне).
Ситуация в Ираке может также служить примером. Саддам Хусейн принял волевое решение строить секулярное государство, очищенное от фундаменталистских верований, однако порожденная им атеистическая система копировала европейские модели нацистского толка и порождала кровавые репрессии против мусульман-шиитов и курдов. И, по контрасту, новая модель иранского государственного устройства с недавно утвержденной конституцией, является действительно секулярной. Примечательно, что политические параметры существования государства отображают все же нормы ислама (в публичной интерпретации), но с уважением к другим вероучительным принципам  и религиозным традициям.
Существование политических образований с религиозными характеристиками не является лишь принадлежностью прошлого, они представлены во все мире и, очевидно, сохранятся  в будущем.
Американская модель публичной демократии и широко представленного религиозного присутствия может послужить для кого-то вдохновляющим примером.
В Европе, где работает итальянская модель равенства секулярного государства и католической Церкви, с трудно идентифицируемым  соглашением (конкордатом) между двумя центрами власти, такие соглашения заключаются с каждым религиозным течением.
Поэтому естественно, что страны с мусульманскими правилами будут развивать свою, подходящую именно им модель взаимодействия политики и религии.
Duae Civitates
Взаимодействие двух видов гражданства – сакрального и профанного, земного и небесного – это сущностная характеристика не только Церкви и христианства, и даже не западного мироустройства, где эти характеристики появились вместе с идеями Платона и Аристотеля.
Два этих греческих философа были первыми, кто предложил сопоставить способ организации человеческого социума с высшим, трансцендентным миропорядком, где действуют необожествленные «мировые силы», и таким образом освободить человека от рабства в его земном существовании.
В христианстве великим теоретиком двойного земного и небесного гражданства был Августин Блаженный, написавший величайший труд «Град Божий» вскоре после нашествия варваров на Рим (около 410 г.), что по шокирующему эффекту для тогдашних людей сравнимо с нашим 11 сентября 2001 года.
Теория Августина – в основании пробиблейская – несет на себе глубокий отпечаток христианской культуры и истории. Однако она не ограничивается книгой. Она проявляется в архитектуре, произведениях искусства, и храмах.
Поэтому, возвращаясь к вышесказанному, повторю, что в современных церковных сооружениях ощущается утрата христианского – в их структуре, формах и «духе». И лишь немногие храмы, строившиеся век за веком в христианском мире, могут дать видимое доказательство сосуществования земного и небесного, двоемирия и «двоеградия».
Ярким примером такого храма может служить собор Монреале на острове Сицилия, построенный в ХІІ веке норманнскими королями, которые незадолго до этого освободили остров от мусульманского присутствия.
Его масштабы грандиозны, сопоставимы с собором святого Петра в Риме. Более того, его интерьеры украшены золотоэмалевыми мозаиками, а это более 6000 м2. Стены его расписаны сценами из Ветхого и Нового Завета. А над императорским троном, на потолке нефа изображен Иисус Христос, коронующий норманнского короля Вильяма ІІ. Над епископским троном, расположенным напротив императорского, гигантская мозаика, изображающая Христа с благословляющей десницей. В левой руке у него Евангелие, раскрытое на словах: «Я – свет миру, следующий за мной никогда не будет в темноте». Христос в апсиде изображен как управляющий всем Пантократор, чей свет, чей взгляд, чья сила сопровождают христиан на их земном пути, и привлекают в церковь для участия в божественной литургии.
Кафедральный собор Монреале – это озарение, визуальное проявление «Града Божьего»: дом Божий, в котором все едино под абсолютной властью Бога: как небесный град, населенный ангелами и святыми, представленными в мозаиках, так и земной град человеческий, чьи жители – только временные странники на земле, и где христиане могут принести Благую весть тем, кто не просвещен, кто отрицает Бога как источник творения, то есть отрицает другой, высший мир, пребывая в граде диавольском. Как и Божий град,  Церковь и земная, и небесная одновременно, и земной компонент будет присущ человеческому сообществу вплоть до Страшного суда.  Поэтому взаимопереплетение политики  и религии обусловлено парадигмой двоемирия.
Это парадигма, которая обращена не только к христианам и западному миру, но и к миру ислама – в надежде выявить, что есть общего, и чем отличаются христианство и ислам.
Чем же отличается ислам, и что стоит за его сакральной битвой за веру, целями которой являются не только Аллах и ниспровержение идолов, но и утверждение «уммы» – всемирного мусульманского сообщества, направленной против града диавольского, который составляют все не-мусульмане.
В это взаимопроникновение земного и небесного, присущее граду Божьему и концепции христианства, ислам вносит точки разрыва…