Продолжение, начало тут.

Чтобы кто-то не подумал, будто я шаржирую очередных московских благодетелей, приведу цитату из труда Александра Панарина «Похищение России», где эта и некоторые другие концепции изложены  особенно четко. «Некогда вся Россия ходила на богомолье в Киев, в Печерскую лавру. Там еще витал дух византийской святости. Я убежден, что и сегодня путь в незримую Византию, в древнюю, глубоко родственную нам, материнскую Европу, лежит через Киев. Это не великодержавный путь нового присоединения Украины к России, а покаянный путь присоединения России к Киеву как центру возрожденческого византийского движения /... / При таком движении будет воссоздан великий принцип мировых религий: разделение духовной и политической власти. Политический центр воссозданной восточно-славянской федерации сохранится, по всей вероятности, в Москве. Но полностью независимый от нее общий духовный центр будет в Киеве. Нашим украинским братьям будет предложена великая вдохновляющая перспектива: стать новой Византией - хранительницей священного письма и священного авторитета всего православного мира - при полной политической автономии от Москвы. Тем самым будет исправлена трагическая «ошибка» или деформация нашей истории, когда, после падения Византии, центр православия переместился в Москву, а там попал в зависимость от политической власти /... / У Киева сегодня есть шанс возродить православие как мировую религию, не кланяющуюся земным авторитетам»[15, 156]. («...Наша вера токмо одна душеспасительная, а другия от единства тоя веры развратительные» - так установил «воложанин Матфей Жданов» в трактате «О единстве веры», который вручил Петру I 24 апреля 1720 года [16]).

Но эта роль предлагается Киеву, разумеется, не задаром. Вопреки всему московскому сладкогласию, или, как говорили запорожцы, «ласкательству», четко поставлены и конкретные условия: «Для этого Киеву необходимо отстоять свою независимость как от Москвы, так и от собственных националистов, готовящих ему удел столицы незадачливого государства-маргинала Центральной Европы». И еще: «На Украине активно действуют силы, пытающиеся присоединить Киев к Галиции, а оттуда увести на романо-германский Запад. В униатском движении, сегодня ставшем политической силой на Украине, такая программа заложена. Но я верю, что у Киева - другая историческая судьба - стать  духовной столицей восточного славянства, ищущего второй Рим (или вторую Европу), завещанной нам Византией»[17, 167, 156].

Украина - Россия: феномен "культурного империализма". Ч. II

Как уже понятно, для этого Киеву надо пройти сквозь московско-византийское чистилище, избавиться от скверны «украинского национализма» и галичанства. (Интересно, что в начале столетия галицкую карту пытались разыграть в прямо противоположном смысле. Так называемые москвофилы бодро докладывали: «Идею единства русского народа исповедуют образованныи русскии галичане и буковинцы сознательно (подчеркнуто. - Авт.), массы же простонародья стихийно в силу исторических преданий и врожденного им чувства родства [... ] Стоячи на общенародной почве, русско-народная партия в Австрии признает тоже все произведения на местных наречиях вкладом в общенародную культурную сокровищницу, но считает в то же время основанием существования и дальнейшего успешного развития русского народа в пределах Австрии его самое тесное приобщение к общерусской культуре, выражением которой есть и остается общерусский язык и общерусская литература»[18, 1]. Как чудесно все складывалось! Но не вышло... Коварный змей национализма прельстил галичан, и они презрели усилия москвофилов и их покровителей).

Этот последний момент - антигаличанства - особенно знаменателен. Интеграторы прекрасно понимают, что не видеть им Киева своей «духовной столицей» (а по существу - лишь духовным козырем в политической игре), не довершить раскола украинского народа, пока не выбито из него национальное самосознание, то, что они называют «украинским национализмом», очагом которого считают Галицию. Именно поэтому в российской импер-патриотической публицистике усиленно разрабатывается тезис о двух Украинах - истинной, верной матушке-России, и предательской, испорченной, западнической. Вот какой взгляд предлагает, скажем, упоминавшаяся уже «собирательница земель русских» Ксения Мяло:

«Украина бывает разной, и еще во времена Андрусовского мира ХVII века она делилась на левобережную, тяготеющую к Москве, и правобережную, устремленную к Польше (Западу), заключала в себе и «Остапа», и «Андрия». Она призывает российских политиков «определиться, кто же выбирается нашей опорой на Украине - «Остап» или «Андрий», а не «топить вопрос в словопрениях о «дружбе» и «Украине вообще»[19, 207, 216].

Кажется,   многие из этих политиков «определились» - с помощью наших-таки «дядек отечества чужого».

Некоторые российские публицисты согласны отказаться от Западной Украины как безнадежно испорченной национализмом, отсечь ее как сухую ветвь, но остаток украинского древа все-таки взять в свои капканьи объятия.

Галичанофобия лишний раз освещает всю фальшь так называемой славянской идеи. Ведь от славянства отсекают большинство славянских народов, а ненависти к хорватам и полякам нет предела. Некоторые российские литераторы далеко переплюнули в этом наиболее реакционных царских трубадуров периода польских восстаний XIX столетия. Вот что разрешает себе писать сегодня литератор Николай Кузьмин: «Польша, лукавая, двуличная, шипящая по-змеиному и по-змеиному же вечно щурившая свои жадные глаза, была мерзкой паршой на всем великом теле восточноевропейского славянства»[3, 25].

В свете этого политического контекста стоит, по моему мнению, обратить внимание на новые моменты в традиционных для Украины языково-правописательных войнах. Одна из очень подчеркиваемых ныне тенденций становится своего рода лингвистическим аккомпанементом, а может, и артсопрвождением известных потуг расщепить украинскую нацию на «схидняков» и «захидняков», «галичан». Горький парадокс здесь в том, что по обе стороны «линии фронта» свирепеют ярые украинские патриоты. Одни из них под лозунгом чистоты и аутентичности украинского языка стараются отвергнуть изменения, произошедшие в нем на протяжении ХХ столетия, объявить незаконными живые народные словообразующие формы и внедрить умершие для большинства украинского народа - типа экзотических «фльоти» и «кляси». Другие же, напротив, отчасти верно указывая на химеры «диаспоризации» украинского языка в практике отдельных изданий и авторов, но преувеличивая масштабы этой опасности, используют это как еще один повод для атак на всякое расширение литературного украинского языка за пределы так называемого киевско-полтавского диалекта. Предлагая законсервировать приднепровский стандарт, они игнорируют то обстоятельство, что язык Приднепровья не охватывает всех языковых богатств украинского народа; что язык приднепровских писателей XIX столетия не мог учесть языковой практики миллионов украинцев, находившихся вне пределов царской России; что на протяжении уже более столетия украинский литературный язык обогащается и совершенствуется также благодаря вкладу талантливых писателей, ученых, публицистов Галичины, Буковины, Закарпатья, Волыни, Подолии.

После этого навязывать украинскому литературному языку киевско-полтавский языковой провинциализм - досадный анахронизм. Фальшь аргументов от «шевченковского языка» блестяще показал еще Михаил Грушевский:

«Сии земляки признают только язык Шевченко. Правда, что и того языка не знают на деле, ибо и у Шевченко найдут немало из того, что их так гневит /.../ А если бы Шевченко встал да и стал в самом деле писать, мог бы выйти скандал в благородном семействе. Писать так, как он писал у сороковых или пятидесятых годах, Шевченко теперь точно не стал бы, ибо жизнь идет и язык не стоит, а меняется. Пришлось бы и от Шевченко отречься». И еще: «... За нападками на слова «кованные» пошли в сих кругах насмешки и сетования на слова «галицкие». Ими оправдывали свое равнодушие и нерадение всякие люди, «не имевшие времени», а главное желания познакомиться ближе с украинской словесностью, с литературой: не могут, дескать, стерпеть «галицких» слов и из-за этого не хотят читать книжек или газет, писанных таким непонятным языком. И хотя потом оказывалось очень часто, что слово, так оскорбившее народное чувство уважаемого земляка, совсем не галицкое, а народное украинское или созданное украинскими писателями на Украине, - напрасно! Уважаемый земляк и украинский патриот , «не внимая аргументам», уже отвергнул одну, другую, третью украинскую книжку, журнал, газету, загнал этим семь колик в печень редакторам, авторам и издателям, которые будут долго ломать себе головы, каким бы таким украинским языком писать, чтобы он был понятен, привлекателен и мил украинским землякам, давно забывшим (или же не знавшим) украинский язык, - отправился к единственно понятной, единой и близкой всем таким «правдивым украинцам» - русской книжке или газете»[20, 28, 22].

Не правда ли - знакомая картина, хоть и написана 90 лет тому назад.

Трудно понять такую языковую опалу.  Ведь неизмеримо обогатился украинский литературный язык в 20-е годы, когда был сделан большой шаг, пусть и остановленный, по пути культурной интеграции разъединенного украинства. Ведь в 80-е и 90-е годы продолжается процесс национально-культурной интеграции, к нам возвращаются произведения мастеров украинского слова, репрезентирующие целые пласты нашей внесоветской, внецензурной культуры. И неужели так сложно понять, что это также реальный фактор изменений, развития и литературного языка? Не говорю уже о том, каким беспредельно богатым, гибким и совершенным стал наш язык под пером поэтов и прозаиков XX столетия, как развились его научные стили, - и этот процесс продолжается.

Противодействие обогащению и развитию украинского литературного языка, противодействие интеграции различных его притоков - это противодействие интеграции украинства. Его режиссеры и радетели опираются на огромную силу языковой лени и языковой глухоты обывателя, на фундаментальные достижения советской практики «сближения украинского языка с братским русским» - и на мощную поддержку со стороны русского языково-культурного гегемонизма.

А последний предлагает сегодня новые концепции и проекты, претендующие на интеллектуальную рафинированность и респектабельность, культурологическую заманчивость. Это, в частности , идея «большой письменной традиции», объединяющей народы, и вне которой, дескать, малые письменные традиции в современном мире бесперспективны. «Великая традиция, - пишет цитированный уже А.Панарин, - это способ интеграции этносов в цивилизационную общность, создающую большое пространство (общность ареала) и большое время (общность исторической судьбы)»[15, 150]. Мысль будто и невинная, но вывод из нее известен: нечего украинцам силиться творить свою традицию, когда есть у них великая - общая с россиянами. Тем не менее А.Панарин очень заботится о том, чтобы сделать такую перспективу привлекательной для украинцев. Он подчеркивает, что литературный русский язык не был и не является этническим языком великороссов (это не новая для науки мысль), а является языком книжного происхождения, в создании которого украинцы принимали не меньшее участие, нежели великороссы (об этом также говорило немало ученых). Следовательно, это язык, общий для русских, украинцев и белорусов, это их большая письменная традиция, это их православная (греко-византийско-восточнославянская) цивилизация, которая только в своей целостности и может противостоять цивилизации чуждого Запада. Вывод известен, тот, о котором уже говорилось: нет надобности украинцам и белорусам иметь собственные национальные языки. Более того, их стремление иметь эти языки и собственные национальные культуры (будто бы они не являются уже свершившимся фактом!) опасно для будущего всех трех народов, поскольку в современной глобализированной жизни способны выжить лишь народы, представляющие великие культурные миры, большие письменные традиции: германо-романскую, мусульманскую, греко-византийско-православную.

Здесь можно было бы обратить внимание на то, что сама историческая действительность отвергает столь поспешные и категорические выводы. Во-первых, причастность к большому цивилизационному сообществу обеспечивается не общностью языка и не требует таковой общности - в этом убеждает и пример стран Европы, и существование в мире малых стран с блестящей и жизнеспособной культурой. Во-вторых, в пределах цивилизационного сообщества или большой письменной традиции существуют различные степени и формы интегрированности в них или причастности к ним. В-третьих, есть народы, чья культура причастна не к одному, а к нескольким «большим письменным традициям»: скажем, украинская - и к церковнославянской, греко-византийской, и к латинской, католической, не говоря уже об общеевропейской секулярной. В-четвертых, и восточноправославная, и западнокатолическая традиции - все-таки составляющие единой христианской цивилизации. В-пятых, мы живем в эпоху формирования общеевропейской цивилизации, которая в идее должна объединить различные цивилизационные миры с сохранением их своеобразия, - и смертельное противостояние этому процессу посредством утверждения  «большой письменной традиции», отрицающей право целого народа (в данном случае украинского народа) творить собственную письменную традицию – это безнадежный анахронизм.

А речь идет именно  об этом - об отрицании права украинского народа иметь собственное место в «великой письменной традиции». И здесь аргументы и представления рафинированного культуролога А.Панарина на удивление невежественны. Он просто повторяет старые басни ученых российских культурэкспансионистов прошлых времен - велемудрых, но глубоко темных в «украинском вопросе». Посудите сами: с целью «отсоединения Украины от России и присоединения ее к Галиции», «...был замыслен отказ от великой письменной традиции, объединяющей наши народы, в пользу малой, местной. Задуман был проект создания нового языка на основе простонародной речи, почти сплошь сельской. И поскольку эта малая устная традиция не располагает лексикой, способной обозначать события большого мира, то приходится сочинять язык, чем и занимаются столь активно украинские националисты. Дело доходит до того, что предпринимаются попытки даже Церковь перевести с великого письменного языка на местную «мову». Греко-римские и библейские имена святых - заменяются простонародными кличками - Тимошь, Василь, Гнат, Горпина, Наталка, Полинорка». (Вот на этом анекдотическом уровне современный интеллектуал О.Панарин солидаризируется с «классиком» российского национализма Ульяновым (цитируя недавно переизданный в Москве его труд)[21, 268]. Оказывается, он понятия не имеет о том, что Украина владела своей собственной формой и мерой причастности к «великой письменной традиции»; что украинская Церковь имеет опыт ритуального использования языка своего народа; что существует ряд переводов Библии на украинский язык, не уступающих точностью и выразительностью переводам на любой другой язык; что, кроме духовных академий учебного типа, действует научная Украинская Богословская академия; что есть большая библиотека богословских трудов на украинском языке, что на украинском вышла первая в мире «Энциклопедия кибернетики»; издаются научные работы в любых областях знания; что украинский язык под пером поэтов, прозаиков, публицистов, ученых ХХ столетия достиг такого уровня развития и совершенства, что может выразить любые высоты и любые нюансы человеческой мысли и чувства, а усилия украинских переводчиков с различных языков, достижения украинской переводческой школы нашли признание и специалистов той же России. Мы хорошо знаем, сколько еще в нас проблем и бед в культуре и, в частности , в национальной письменности, - но они лежат в совсем другой плоскости, нежели спесивые претензии культуримпериалистов.

(Кстати, о языке церковных богослужений. В апостольском послании «Свет востока» Папа Иоанн-Павел ІІ подчеркивает: «Христос говорит  языком разных народов»[22, 52]).

Вопрос об ограничении монополии церковнославянского языка в богослужении обсуждается и в России: «Сам язык богослужения требует ощутимого обновления за счет перехода в ряде мест с церковнославянского языка к русскому - при значительном сохранении и церковнославянской торжественности. Однако этот труд не может быть выполнен только на основе квалифицированного богословия. Такое освежение богослужебного языка есть труд и боговдохновенный, и поэтический, требующий гениального чувства обоих языков»[23, 185]. Следовательно, проблема эта актуальная и для россиян.

Вот такие, на первый взгляд, якобы новые акценты в антиукраинской пропаганде и ученых выкладках российских имперцев. Но если присмотреться, нетрудно заметить, что новизна этих акцентов относительна. В большинстве своем это просто новая артикуляция старых установок российского национализма конца ХIХ - начала ХХ столетия. Здесь и “русские народы”, они же “единый русский народ”, и «искусственный язык, который тщатся создать сепаратисты», и «галицийская интрига», она же польская, она же австро-немецкая, и историческая миссия православной Церкви, призванной спасти империю, и «великая письменная традиция», которой надлежит быть стражем великой принудительной общности. Самым молодым из этих аргументов не менее ста лет. Их давно опровергла наука, их отвергла история, их перечеркнули культурная и языковая энергия украинского народа, его интеллектуальные достижения. Но они снова предлагаются в слегка отремонтированном виде для новых поколений, которые не знают их старого облика и могут воспринять как новое слово. Они снова на вооружении мощных политических сил - и в этом их опасность как новой угрозы для Украины.

Российская империя всегда имела специфические «секреты» против Украины, в частности  в отношении того, как с ней управляться. Еще один из «птенцов гнезда Петрова» князь Б.И.Куракин в «Записке об отношениях России к Литве, Малороссии и Запорожью» (1722-1724) инструктировал: « ... К содержанию того народа малороссийского надобно некоторые пункты секретов иметь и всегда того смотреть»[24, 24]. Князь Б.И.Куракин определил восемь «секретов»: от содержания московских гарнизонов в украинских городах - к слежке, лишь бы гетман «в полковники и в старшинства своих свойственников и согласных не ставил».

В ХIХ столетии на первое место вышел иной «секрет»: любой ценой  не допустить развития новой украинской литературы и культуры, полноценного функционирования украинского литературного языка. Отсюда и постоянные запреты, и неистовая кампания дискредитации, и настойчивое внедрение в сознание украинцев мысли, что они - часть единого с великороссами народа, единой культуры, «разъединять» которую - великое преступление («предательское отщепенство от русских наций, культуры, имени и родства», как скажет позднее эпигон безнадежного москвофильства в Галиции[25, 18]). Все это длилось в течение всего ХIХ столетия: от «неистовства» Виссариона Белинского против Тараса Шевченко и Пантелеймона Кулиша с кирилло-мефодиевцами - до известных «прогрессистских» тезисов П.Б.Струве о том, что история велит украинцам отказаться от злохимерных мечтаний о собственной культуре и признать самым большим счастьем - принимать участие в создании все той же единой российской. Не так обольстительно, зато прозрачнее прояснил великую идею известный борец с мазепинством С.Щеголев: «Русская культура лучше пушек и штыков сохраняет целостность государства и всякий урон ей является угрозой для всякого звена великой империи»[26, 540].

Инерция мышления в духе «культурного империализма» (формула Д.Лихачева относительно роли русской культуры в СНГ) оказалась чересчур живучей. А впрочем, может это не инерция, возможно, это - из категории «секретов» «к содержанию... народа малороссийского», завещанных потомкам еще прозорливым «птенецом гнезда Петрова»?

Вот, скажем, стратегический прожект великого А.И.Солженицына: « ... Чтобы поднять украинскую культуру до уровня международной - сколько еще десятилетий понадобится», - а тем временем «надо широкодушно предложить Украине интенсивный «культурный обмен» (наверно, не случайно Александр Исаевич взял это выражение в кавычки - свое под ним понимает! - Авт.). Националисты отшатнутся? Тем и покажут, что русский язык и русская культура - их Державе опаснее всяких ракет»[27, 6]. Кого введет в заблуждение словцо «националисты» - словцо, которым расхристанное братолюбие припечатывает каждого, кому дороги украинский язык и украинская культура? Итак, вдумайтесь в слова большого «ненационалиста» все - и украинцы, и русские, и русскоязычные, и украиноязычные: на культуру хотят возложить функцию оружия массового поражения, культурный обмен превратить в культурную экспансию (извольте видеть, империализм дредноутов - это нехорошо, а вот «культурный империализм» - это не то что благородно, а просто свято!). И  не совершается  ли на наших глазах такая подмена - если обозреть хронику культурных событий на просторах Украина - Россия?

В связи с вышеприведенными «подходами», - а они существуют, хотя редко высказываются настолько откровенно, - возникает и необходимость теоретического осмысления сущности и механизма взаимодействия культур в современном мире, их сложной диалектики, не сводящейся к унаследованному нами с советских времен политически заряженому тезису об исключительно благотворном влиянии одной культуры на другую и банальной фразе «культуры не воюют», тогда как на самом деле, во-первых, культуры успешно используются в противостояниях и войнах государств, цивилизаций, рас; во-вторых, взаимодействие самих культур может включать и стимулирование одна другой, и угрозу обезличения, и защитную реакцию, что тоже можно рассматривать как стимулирование от противного и избирательность в восприятии явлений других культур.

(Интересно сравнить: «Если бы ныне, здесь, нам русским, дана была возможность, в школах для нашего населения, учить и воспитывать молодежь по-русски, никакого украинского и белорусского сепаратизма бы не было, а малорусские и белорусские особенности нашего народа в культурном развитии, выражении и обогащении скорее бы от этого только выиграли [... ] Украинцы знают это и пуще всего боятся этого. И на пункте этого они всегда весьма чувствительны. Всякое проявление и усиление здесь русской культуры они отслеживают с явной тревогой, как смертельную для себя опасность»[25, 18] ).

  1. См.: Логинов М. Исторические материалы.
  2. Москва. - 1997. - № 1.
  3. Организация русско-народной партии. - Львов, 1900.
  4. Мяло Ксения. Завещание адмирала Корнилова // Наш современник. - 1998. - №1.
  5. Грушевський М. Про українську мову й українську справу // Великий українець. - К., 1992.
  6. Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. - М., 1996.
  7. См.: Вопросы философии. - 1996. - № 4.
  8. Солженицын А. Доклад на рождественских чтениях // Москва. - 1996. - № 3.
  9. Архив князя Ф.И.Куракина. Книга третья, изданная князем Ф.А.Куракиным под ред. М.И.Семевского и В.Н.Смольянинова. -  СПб, 1892.
  10. См.: Бендасюк С.Ю. Историческое развитие украинского сепаратизма. - Львов, 1939.

Продолжение тут

Теги: