О дефинициях и сути православия

О дефинициях и сути православия

Часть первая

Давно было замечено, что судьбу и характер трех разделенных ныне христианских исповеданий в каком-то, конечно, по-настоящему непостижимом, смысле прообразовали три великие апостола: Петр, Иоанн, Павел.

Горячее стремление немедленно воплотить в земном мире свою веру, характерное для Петра, — это первенствующий в семье древних церквей Римский престол; неутомимый проповедник духовной свободы, встретивший Христа лично и независимо от исторических Его свидетелей Павел — это Протестантизм; наконец, весь устремленный к Небу, пламенный мистик, созерцатель и богослов — это восточное Православие. Всматриваясь в этот, конечно же, условный, схематичный или, скорее, «иконизированный» образ «апостола любви», можно уловить многое из существенных черт Православия, которые трудно или невозможно выразить в понятиях и формулировках.

Термин «Православие»
Православие, как явствует из самого слова orthodoxia, есть «правильное мнение» о Боге или «правильная слава» Богу, причем из двух значений термина doxa – «мнение» и «слава» – в нашем случае преобладает второе. Но «слава» в библейском смысле – это не просто «известность», как в европейских языках. Слава Божия, которая являлась израильтянам в столпе облачном и огненном, в огне и громе Синая, в облаке в Скинии Собрания и в Иерусалимском храме, – это страшное и едва переносимое человеком явление Самого Господа, Его личное и совершенно реальное Присутствие (Шехина позднего иудаизма). Человеческая же слава Богу, прославление Его, хвала Ему, рождалась в ответ на явление Славы Божией. Поэтому слово «православие» заключает в себе нечто гораздо более существенное, нежели «мнение» и даже «слава» в смысле прославления: оно подразумевает, прежде всего, совершенно конкретное и абсо-лютно реальное, можно сказать, объективное, явление Бога, Его личное присутствие, сначала в теофаниях Ветхого Завета, а «в последние дни» – в Иисусе Христе, в Его Крещении, чудесах и Преображении, в Кресте и Воскресении, в Вознесении и в сошествии Святого Духа в день Пятидесятницы. И лишь вторичное и целиком зависящее от первого значение этого слова есть «слава» как человеческая реакция на явление Божией Славы, адекватная и точная (это выражено элементом ortho), насколько это возможно для человека в земной жизни.

Самоопределение Православия
Впрочем, как лингвистический анализ термина, если и способен выявить глубинную его основу, то во всяком случае не может исчерпать весь объем данного понятия, так и одно лишь название не заменит развернутого описания предмета.
Какое конкретное содержание вкладываем мы в слово «православие»?
Если в раннехристианскую эпоху этот термин означал преимущественно ментальную характеристику – правильный образ мыслей о Боге, затем и все содержание правильного и целостного (в отличие от ересей, абсолютизирующих частные моменты единой истины) вероучения, то теперь он используется для краткого обозначения восточного христианства, а точнее – совокупности древних восточных Церквей, разорвавших общение с Римским Престолом начиная с XI века (так называемая Великая Схизма). При этом надо иметь в виду, что в понятие «православие», строго говоря, не должны входить такие восточные (также часто именуемые православными) Церкви, как сирийская Церковь и так называемые «нехалкидонские» Церкви (ниже мы перечислим их). Употребляя термин «православие» в современном значении семьи поместных Православных Церквей, мы будем писать его с прописной буквы: Православие.
Необходимо сказать несколько слов, чтобы застраховаться от неверного понимания Церкви. Часто сводят Церковь к социальной институции, что, безусловно, не исчерпывает ее смысла. Важно помнить, что духовная, внутренняя сущность понятия Церкви лежит в мистическом измерении и является определяющей для ее внешнего, социального и организационного аспекта. Поэтому Православие – не просто совокупность восточных Церквей как организаций, но и все содержание их внутренней жизни: особенности их духовности, богослужения, богословия, дисциплины и т.п.
Итак, Православие – это неримское и незападное христианство (хотя и не все восточное), т.е. не Римско-Католическая Церковь и не какая-либо из протестантских деноминаций 1.  Тот факт, что Православие – именно христианство, а не что-либо иное, к сожалению, сегодня приходится вновь и вновь подчеркивать, чтобы отмести многие нелепые предрассудки, связанные с Православием.
Едва ли не самый распространенный из них видит в Православии национальную или национально-государственническую религию, если даже не идеологию и чуть ли не политический лозунг, связанный, например, с тоталитарным режимом, реставрацией монархии, шовинизмом и т.п. Другой миф о Православии рисует его в виде некой интересной архаической традиции, представляющей собой не более чем этнографическую и музейную ценность, элемент экзотической и непременно загадочной (чаще всего, славянской) ментальности. Другой предрассудок сводит Православие к многочасовому богослужению, оформленному с особой эстетической изысканностью (красочные иконы, умилительные песнопения). Есть и те, кто весь смысл Православия видят в уходе от мирских проблем, главным образом в монашестве, которое к тому же ошибочно понимается как озабоченность спасением исключительно собственной души, как какое-то самоистязание и чуть ли не самоубийство. Мы полагаем, что такие и подобные предрассудки должны бесследно улетучиться при напоминании, что Православие есть прежде всего по своей сути — христианство. Если православные народы слишком часто в истории грешили забвением этой сути, соскальзывая с высот христианского благовестия в удобные низины обычаев и традиций, идеологий и утопий, обрядоверия и эстетства, то все это суть не особенности Православия, а уклонения от его чистоты и истинности.
Однако существует необходимость напомнить и о сущности самого христианства. Тот факт, что оно в своей первооснове не связано ни с какими национальными и политическими структурами, партиями и правительствами, ни с какими философиями и идеологиями, ни с каким эстетством и ни с какими мироотрицающими, дуалистическими течениями (вроде гностицизма, манихейства), ясен, конечно, всякому сколько-нибудь образованному человеку. Почти так же очевидно должно быть, что христианство не является ни философской доктриной, ни системой морали.  Но далеко не так очевидно – и особенно для представителя западной культуры, – что христианство в своей сути есть, собственно говоря, даже вообще не религия, не культ – по крайней мере, в том смысле, в каком эти понятия употребляются в рели-гиоведении, в истории религий, в философии. Об этом замечательно говорил православный американский протопресвитер Александр Шмеман: «Христианство означает конец религии. (...) Нигде в Новом Завете христианство не явлено нам как “культ” или “религия”. Ибо религия нужна там, где существует непроходимая преграда между Богом и человеком. Но Богочеловек Иисус Христос разрушил эту стену, ибо возвратил и даровал нам не новую “религию”, а новую жизнь. (...) В Нем был явлен конец религии, потому что Он Сам был ответом на всякую религию и исполнением ее, утолением всей человеческой жажды Бога, потому что в Нем жизнь, утраченная человеком, была возвращена ему» 2.
Христианство – это новая жизнь и новый смысл бытия, принесенные на землю Иисусом Христом в Духе Святом, вечная жизнь Царства Божия, состоящая в истинном Богопознании, которое можно определить как соединение с Богом, или обожение (theosis), и которое стало доступно – в Церкви Христовой – уже здесь, в нашем мире.
Эту поистине безграничную и невероятную перспективу понимания христианства необходимо иметь в виду, поскольку вся уникальная особенность Православия, как оно понимает само себя, неразрывно связана с отмеченным видением и переживанием.
В самом деле, сказав, что Православие – это, так сказать, «разновидность» христианства, мы назвали его genus (род), но еще не указали differentiae specificae (видовые отличия). Как же само Православие отличает себя от западных христианских конфессий – Римо-Католичества и Протестантизма?
Здесь нужно сказать со всей определенностью, что православные непоколебимо верят в то, что Православие – это не одна из «ветвей» христианства, но единственно подлинное христианство, единственное из христианских вероисповеданий, сохранившее во всей изначальной чистоте, полноте и неповрежденности Христову веру, «однажды преданную святым», по словам апостола. Понятие веры здесь, опять же в соответствии с библейским и древнецерковным  ее пониманием, подразумевает не только и не столько интеллектуальное признание и осознание вероучительных истин, сколько жизнь, согласную с ними, а точнее – неразрывное единство убеждений и жизни.
Как бы ни относились к этому утверждению западные христиане, как бы ни третировали такую претензию радикально настроенные экуменические деятели, какие бы обвинения ни сыпались на православных со стороны приверженцев мировоззренческого плюрализма, но для правильного понимания Православия прежде всего надо принять за факт это его видение себя как той истинной Церкви Христовой – Единой, Святой, Соборной и Апостольской, – веру в которую исповедуют все разделенные христиане.
Это не значит, конечно, что православные отказываются от диалога с представителями других конфессий. Такой диалог, действительно отсутствовавший, к несчастью, долгие столетия начиная с XI века и активизированный только в XX веке, фактически ведется и приносит свои плоды. Однако, как и всякий диалог, участники которого ставят перед собой конкретные и конструктивные цели, его успех не только не предполагает отсутствия твердой и отчетливой позиции сторон, но с необходимостью требует ее.

«Объективное» определение Православия
Если же попытаться все-таки более отстраненно и более «объективно» определить, в чем состоит специфическая особенность Православия, то здесь нужно отметить обе стороны, характеризующие любую сферу человеческой деятельности, – теорию и практику. К первой в нашем случае относится православное богословие, или догматическое учение, ко второй – духовная жизнь, богослужение и аскетический идеал Православия.

Богословие и догматика. Православными Церквями по-настоящему можно считать только те общины, которые признают догматические истины, провозглашенные семью так называемыми Вселенскими Соборами, проходившими с IV по VIII век, т.е. собраниями епископов всей, или вселенской Церкви («вселенная», экумена – цивилизованный и окультуренный мир, чья граница считалась в то время совпадающей с границами Римской империи). Таким образом, те христиане, которые сегодня исповедуют несторианство (ересь, осужденная III Вселенским Собором в 431 г.) или монофизитство (осуждено IV Вселенским, или Халкидонским, Собором в 451 г.) не могут в точном смысле слова считаться православными.

А именно: это несторианская сирийская (или ассирийская) Церковь, расположенная сегодня главным образом на территории Ирана и Ирака, и пять монофизитских (или нехалкидонских) Церквей: Сирийская Антиохийская («Яковитская») Церковь, Сирийская Церковь в Индии, Коптская Церковь в Египте, Армянская и Эфиопская Церкви. Таким образом, эти восточные Церкви мы исключаем из объема термина «Православие».
Однако наиболее существенна и наименее понятна для наших читателей на Западе отчужденность Православия от Римской Церкви, которая, безусловно, принимает всю догматику и богословие семи Вселенских Соборов. Для уяснения отношения Православия к западным вероисповеданиям надо иметь в виду, что поврежденность, неправильность догматического учения (неправославие) может выражаться не только в его ущербности, как это произошло с вышеупомянутыми восточными Церквями, но и в неоправданном (т.е. не на основании Священного Писания и учения Отцов Церкви) добавлении каких-либо положений.
Именно добавка в Символ Веры (краткое изложение вероучения), называемая Filioque (исхождение Святого Духа от Отца и Сына), принятая в VII–IX веках в западных Церквях, подчиненных Римскому Престолу, стала догматической (хотя не единственной и даже не главной на тот момент) причиной Великой Схизмы, официальное провозглашение которой датируется 1054 годом (год взаимного анафематствования, или отлучения от Церкви, Римского и Константинопольского патриархатов), хотя фактическое протекание ее определяется историками как процесс, длившийся примерно с VIII по начало XIII века (ключевой датой окончательного разрыва называют 1204 г. – захват и разграбление крестоносцами Константинополя). Гораздо позднее, уже в XIX веке, Рим сформулировал в виде догматов еще два неприемлемых для Православия тезиса: непорочное зачатие Пресвятой Девы Марии Ее родителями и – по сути, основная причина Великой Схизмы, хотя и не высказанная в древности как догмат – безошибочность Римского Папы в вопросах веры и нравственности (папский, или римский, примат).
Что же касается догматического отличия Православия от Протестантизма, то оно определяется самой историей последнего: реформаторы, отвергнув римское единовластительство и не приняв истину Священного Предания Православной Церкви, но желая вернуться к христианским первоистокам, закономерным образом вынуждены были (по грубоватому выражению русского мыслителя) как бы «выдумывать» христианство заново. В результате для православного вероучения оказались неприемлемыми не только экклезиология Протестантизма, т.е. его учение о Церкви как о «потерявшейся» в Средних веках, а затем снова «возрожденной» Лютером и Кальвином, но и «восстановленное» протестантами учение о таинствах, отвержение почитания икон, Божией Матери, святых.
Итак, Православие отличается от западных конфессий и древних Церквей Востока своим догматическим учением и богословием. Но кроме перечисленных выше отрицательных положений, можно назвать и главную положительную особенность православного богословия. Она состоит в глубокой укорененности догматики и богословия в духовном опыте и сакраментальной, или евхаристической, жизни Церкви. Пользуясь современным языком, можно сказать, что православное богословие в высшей степени экзистенциально, поскольку целиком определяется совершенно конкретным жизненным опытом, стараясь не выходить за его пределы. Опыт этот – не мира сего, а надмирный опыт Царствия Божия, опыт обожения, теозиза. Вот почему подлинно православной богословской мысли всегда чуждо было тяготение к абстрактности, систематичности и логической завершенности, характерное для латинской схоластики, равно как и порабощенность данными эмпирических наук, которая привела протестантскую теологию к нелепым крайностям «библейской критики» и «научной» истории христианства, где уже не оказывается ни Священного Писания, ни Богочеловека, ни водимых Святым Духом апостолов, ни Вселенских Соборов.
Мы не то хотим сказать, что православная мысль чужда логичности и научности. Православные ученые — философы и богословы — внесли бесценный вклад в сокровищницу человеческой мысли и науки. Но в православном понимании идеал строгой логичности и научности соответствует не наличному человеческому разуму, поврежденному грехопадением первых людей в Раю, а разуму преображенному, который, действием Святого Духа в евхаристической и аскетической жизни Церкви, исцеляется в процессе обожения и выстраивается по образцу Божественного Логоса, «через Который» и «в Котором» все создано. Не случайно, что именно здесь – в вопросе о природе человеческого разума, о соотношении природы и благодати у первозданного человека, о затронутости разума грехопадением, – лежит одно из самых принципиальных отличий традиционного католического томизма от богословия восточных православных Отцов Церкви.

Примечания:

1. Заметим, что первоначальное самоназвание христианской, еще неразделенной, Церкви звучит как «Единая, Святая, Собор-ная и Апостольская Церковь». Слово «соборная» («католическая» от греч. katholikos всеобщий), излюбленное в самоназва-нии Римской Церкви, употреблялось и в самоназвании восточных Церквей уже после Великой Схизмы. Так, Русская Православная Церковь до 1917 года называлась «Греко-Российская Кафолическая Восточная Церковь». Лишь в XX веке ради краткости входит в обычай именование (очевидно, по наиболее характерному и важному для каждой из сторон свойству) Римской Церкви Римо- (или Римско)-Католической, а восточных – Православными. Но это, конечно же, не означает того, чтобы Римская Церковь не считала себя православной (т.е. правильно верующей и правильно славящей Бога), а Православная Церковь себя – соборной («католической») в смысле распространенности по всему миру.
2. «За Жизнь Мира», 1983, репр. 1993, сс. 15-17.

Продолжение следует...