В начале этого года УПЦ (МП) выпустила 1-й №-р журнала для священников «Пастырь и паства» (председателем редколлегии журнала является митрополит Бориспольский Антоний (Паканич)). Я обрадовался, но, как оказалось, рановато!

Во-первых, 2/3 журнала – перепечатка из общедоступных трудов митр. Антония Блума и архим. Киприана Керна. Эти труды включены в любую семинарскую программу и давно плавают в Интернете в очень широком доступе. Стоило тратить на них глянцевую бумагу?

Во-вторых, оставляют желать лучшего и сами «живые» материалы, написанные, по-видимому, специально для журнала.

1. Вступительное слово митрополита Антония Паканича удивляет. Один из первых святителей нашей Церкви заявляет буквально следующее: «Мы ничего не можем привнести в Церковь, наша задача – сохранить духовные сокровища, доверенные нам временем и предыдущими поколениями» (с. 5). Мне не верится, что процитированный архипастырь настолько плохо знаком с азами православной догматики, что, например, не читал «Напоминаний Перегрину» св. Викентия Лиринского, который писал: «Всегда следует заботиться о том, чтобы грядущие поколения с большим знанием и пониманием славили то, что древность чтила несознательно… Как это говорят, что не должно быть прироста и развития в вере нашей? Должно быть и еще какой должен быть прирост». Православное понимание Священного Предания исходит из того, кто каждый полноценный член Церкви становится живой частичкой этого Тела и сам становится живым и творческим носителем Предания. Такое живое и органическое понимание Предания позволяет избежать двух ошибок: Во-первых, отношения к Церкви как к какому-то музею (ведь даже в математике – и там есть постоянный научный прирост, и только музей консервирует прошлое); во-вторых, трезвое отношение к Преданию Церкви позволяет избежать идеализации прошлого, превращения всего того, что «доверено нам временем и предыдущими поколениями» (слова влад. Антония) в идола. Я приведу простейший пример. В начале ХХ века было принято причащаться раз-два в год, на более частое причащение смотрели с подозрением. Эта традиция, так сказать, была «доверена нам временем и предыдущими поколениями». Но вот такие ревностные служители алтаря, как епископ Игнатий Брянчанинов и Кронштадтский священник Иоанн Сергиев не стали считаться с этим «кладом традиции» и дерзновенно рушили «многовековые устои», за что, кстати, имели массу нареканий и проблем от священноначалия. Сегодня те, кто осуждают частое причастие остались в меньшинстве (хотя, должен признать, что и агрессивный литургический штурм тоже имеет свои обратные стороны, но сейчас речь не об этом). Ни революция, ни музеификация не могут быть путем постижения Истины в Церкви. Традиция живая и в нее необходимо вживаться, именно в Традицию как таковую, но не превращать в идола ни каждую «йоту», ни Предание в целом.

Сравнивая слова митр. Антония со словами Папы Бенедикта XVI (Йозефа Ратцингера), я даже отдам предпочтение последнему, сказавшему, что «каждый может что-то добавить к испещренной одежде Невесты (т.е. Церкви), о которой говорится в 44-м псалме» [Бенедикт XVI, Папа (Йозеф Ратцингер). Введение в Христианство. / Пер с нем. – М «Духовная Библиотека», 2006, 19].

2. Следующий живой и довольно дискуссионный материал – это статья прот. Андрея Николаиди «Кого в древности отлучали от святого Причастия»? В статье, очень назидательной и полезной с пастырской стороны, присутствует, с моей точки зрения, ряд богословских ошибок в области сакраментологии (учения о Таинствах). Тому причина еще в «сложной» природе дошедшего до нас чина Исповеди в нашем Требнике. Итак, обо всем по порядку. Прот. Андрей повторяет классическую протестантскую ошибку: «Совершителем Таинства покаяния является Сам Господь. Священник не может прощать грехи – он сам грешит …Он не судия, не разрешитель, не совершитель, а лишь свидетель» (с. 20). При этом ссылается на слова формулы «я же точию свидетель есмь» (некорректно называя эту формулу молитвой, т.к. это не молитва, а обращение иерея к исповедующемуся). Чтобы не быть голословным в своем возражении о. Андрею, я приведу слова несомненного авторитета в церковной Традиции – святителя Иоанна Златоуста:

«Кто размыслит, как важно то, что человек, еще облеченный плотью и кровью, может присутствовать близ блаженного и бессмертного Естества, тот ясно увидит, какой чести удостоила священников благодать Духа. Ими совершается эти (Евхаристические) священнодействия и другие, не менее важные для совершенства и спасения нашего. Люди, живущие на земле и еще обращающиеся на ней, поставлены распоряжаться небесным, и получили власть, которой не дал Бог ни ангелам, ни архангелам; ибо не им сказано: "что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе" (Мф 18:18). Земные властители имеют власть связывать, но только тело; а эти узы связывают самую душу и проникают в небеса. Что священники совершают на земле, то Бог довершает на небе, и мнение рабов утверждает Владыка. Не значит ли это, что Он дал им всю небесную власть? "Кому" говорит (Господь), "простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся" (Ин 20:23). Какая власть может быть больше этой? "Отец весь суд отдал Сыну" (Ин 5:22); а я вижу, что Сын весь этот суд вручил священникам. Они возведены на такую степень власти, как бы уже переселились на небеса, превзошли человеческую природу и освободились от наших страстей. Если бы царь предоставил кому-нибудь из своих подданных власть заключать в темницу и опять освобождать, кого он захочет, такой подданный у всех был бы славен и знаменит; а о том, кто получает от Бога власть настолько превосходнейшую этой, сколько небо превосходнее земли и души тел, некоторые думают, что он получает маловажную честь, и будто бы возможно представить, что кто-нибудь из получивших этот дар будет не уважать его. Отвергнем такое безумие! Действительно безумно не уважать такую власть, без которой нам невозможно получить спасения и обетованных благ. Если никто не может войти в царствие небесное, "если кто не родится от воды и Духа" (Ин 3:5), и не "ядущий плоти" Господа и не "пиющий крови Его" лишается вечной жизни (Ин 6:53), а все это совершается ни кем иным, как только этими священными руками, т. е. руками священника, то, как без посредства их можно будет кому-нибудь избежать геенского огня, или получить уготованные венцы» [Иоанн Златоуст. Шесть слов о Священстве, III: 5.].

Думаю, и сам о.Андрей, прочитав сии слова великого иерарха, понимает, насколько отличается учение Златоуста о власти священства от взглядов самого о.Андрея. Но, возникает вопрос, откуда же тогда в самом нашем чине Исповеди вводящие в заблуждение слова «аз же точию свидетель есмь»? – Как я сказал уже выше, наш чин Исповеди в буквальном смысле слова «сло-жен». В дошедший до нас славянский вариант чинопоследования Таинства Покаяния не очень искусные редакторы «слили во едино» пласты двух, совершенно не сопоставимых друг с другом, Исповедей: сакраментальная исповедь священнику и монашеская исповедь пред духовником, не имеющим священного сана. Думаю, очевидно, что Таинством является только первая, а вторая носит исключительно педагогическо-терапевтический характер (откуда и взяты сии слова «пришел еси во врачебницу»). Какой-то горе-писарь взял и к священническим молитвам Таинства Исповеди присоединил обращение монастырского старца, принимающего по монастырскому чину исповедь помыслов новоначальных монахов. Для более детального ознакомления с затронутым вопросом могу посоветовать увлекательную (хотя и немного устаревшую в деталях) монографию проф. С.И.Смирнова «Духовный отец в древней восточной Церкви» (ТСЛ 1906; репринт М. ПСТБИ, 2003).

Почему так важно было, с моей точки зрения, уточнить этот нюанс? – Для меня вопрос упирается не только в любимую мною «догматическую точность», но и имеет прямое практическое пастырское содержание.

В современном мире светское общество паче страха смерти, паче эпидемии и ядерной войны боится слова «власть». Тому есть, конечно, немало причин: История знает массу злоупотреблений властью. Но тем ни менее, эти злоупотребления не отменяю необходимости власти как таковой, иначе придется погрузиться в полный хаос. Но современный индивидуализм и «всезнайство» посредственной «образованщины», культивирующее принцип «никто надо мной не властен, кроме меня самого», порождают перед властью страха больше, чем перед хаосом. Неудивительно, что из мира страх перед властью люди приносят и в Церковь. И многие священники, желая «не упустить овцу», подыгрывают этим антиклерикальным мирским страстям и страхам. Вместо того, чтобы разъяснить природу и характер священной власти, а затем на деле показать ее в адекватном исполнении, многие священники сами маниакально боятся своей же собственной священной власти. Эта атмосфера к добру не приведет. Укоренение протестантской атмосферы в православной церковной среде будет изнутри разлагать церковную жизнь.

Также я согласен с о. Андреем касательно природы епитимии. Ее цель – не вымещение личных обид, а врачевание от греха. Хотя и тут упущена еще одна грань – дисциплинарная: церковные каноны налагают прещение не только за ереси или нравственные пороки, но и за нарушение церковного порядка, дисциплины, даже когда в самом акте дисциплины нет ничего ни догматического, ни нравственного. Простейший пример – это раскол по этнотерриториальному принципу. Что он представляет собою? – Нарушение рядом епископов дисциплинарной субординации. Но ведь у нас нет догмата о Папстве, а потому разрыв общения с первосвятительской кафедрой не свидетельствует ни о ереси, ни о моральном разложении. Тогда почему же мы осуждаем раскольников? – Потому что они творят самочиние, подвергая Церковь опасностям стихийных беспорядков! Это, кстати, снова нас возвращает к разговору о власти: когда епископы получают автокефалию законно, никаких прещений нет и никакого греха нет. Один первосвятитель осуждает какую-то практику в жизни Церкви, подвергает носителей этой практике прещениям и они становятся осужденными (!) нарушителями порядка. Но приходит другой, снимает прещения предшественника – и вчера виновные становятся сегодня невиновными. В чем тут «фокус»? Именно во власти! Она священна как Божий дар, и греховно не только вырывать себе власть незаконным путем. Греховно и упускать из рук ту власть, которую тебе доверил Бог.

Но власть – это не только собор или патриарх. Та же самая власть священства, что и у собора (хотя и не в том же, разумеется, объеме) присуща по дару священства каждому пресвитеру. И священник обязан это осознавать. Но обязана это понимать и паства, а иначе – хаос «зари протестантизма».

Следующий пассаж вызывает большое недоумение: «Современные христиане коренным образом отличаются от членов Древней Церкви. Христиане первых веков были воспитаны в традициях благочестия, они получали наставления во время катехизаторских бесед пред Крещением и прекрасно понимали природу греха… Современные люди, только переступающие порог храма, имеют смутные представления о грехе» (с. 22). Все верно, только вывод о. Андрея меня смущает, мол, не следует быть слишком строгим судьей к таким христианам. Так может наоборот – остановить их у аналоя и не торопиться с причастием, пока они не пройдут хотя бы полугодовалый курс катехизации? Кто мешает сейчас это ввести? [В скобках заметим, что Римская Церковь строго следует этому принципу повсеместно, не спешит ни крестить, ни допускать к первому причастию «прямо с улицы»]. Позволю себе напомнить моим читателям, что древний Рим (и вся империя того времени) таил в себе массу соблазнов и пороков, т.е. время было не менее соблазнительным, чем сегодня. Что сделала Церковь? Она не смягчила условия приема в свою среду из мира, а ужесточила: раз вокруг столько соблазна и зла, то вступление в Церковь может быть только в результате тщательного изучения основ вероучения и нравственных требований Церкви. Если бы современное архипастырство и пастырство более ответственно относилось к подготовке человека ко вступлению в Церковь, то и «современные христиане» не отличались бы «коренным образом от членов Древней Церкви». Т. е. в принципе я согласен с о.Андреем: нельзя лиц, совершивших в свой внецерковный период смертные грехи, подвергать епитимиям за эти самые грехи. Но нельзя и торопиться с «отпущением грехов». Необходимо не просто локально разрешать нецерковного человека от смертного греха после «краткой подготовки», а настоять на прохождении катехизации, в процессе которой пастырь должен наблюдать степень трансформации сознания грешника: если человек меняется и внутренне, и внешне меняет свою жизнь, тогда двери Таинства ему открыты.

С остальным в статье о. Андрея я согласен. Но, к сожалению, «духу разумения» невозможно научить по книгам, а потому будут по прежнему актуальны как искушения «уклонится влево» (т.е. впасть в либерализм на исповеди), так и уклониться «вправо» (наложить на овцу бремя, которое ее раздавит).

3. Самый большой материал – очерк прот. Константина Буфеева «о молитве за нецерковных умерших» (с.40-52). Хотя сам материал, как по мне, и содержим массу «перекосов вправо», в целом постановка вопроса верная: Не будет ли лицемерием совершать христианский ритуал над трупом покойника, который при жизни всеми рогами и копытами отпирался от Церкви? Но и этот вопрос рассмотрен не с того угла! Что толку закидывать страницы журнала цитатами из отцов Церкви, если сам действующий у нас повсеместно «церковный порядок» зиждется на этом «религиозном аферизме»? Ведь большая часть «поповских доходов» идет именно с «требочек». В любом крупном городе существует несколько похоронных агентств и моргов, вокруг коих «пасутся» пастыри с кадилом и требничком подмышкой. Масса городских священников перессорились друг с другом из-за «чреды у морга» или похоронного агентства. Мы прекрасно все понимаем и отдаем себе отчет, что там отпевают людей, которые ни с какого боку к Церкви отношения не имели. Но именно с этих отпеваний идет самый большой «процент» в виде налога в епархию. А потому ни один епископ не решится рывком запретить это безобразие. Мало того! В одном епархиальном граде епископ сам утверждает расписание дежурств священников возле крупных похоронок и моргов – ну, чтобы священники не устраивали прямо у стен мертвецких заведений «бои на смерть» в споре, чья очередь махать кадилом. И пока этот беспредел не будет остановлен официальным административным решением, никакие «справки», составленные о. Константином Буфеевым, не будут иметь даже самого малого значения. Вот, председателю редколлегии журнала, на мой взгляд, как раз было бы кстати проработать административное решение (с прещением за непослушание) по погребальному вопросу. По должности управделами митрополии как раз и таковая работа, а уж утвердить проработанный документ на Синоде митрополиту Антонию никто и ничто не помешает. И как только пара-тройка самых известных, богатых и авторитетных епархиальных протопопов сядут в запрет «за профанацию чина христианского погребения», так и у периферийных отпадет вкус к отпеванию безбожников. [К сведению сотрудников управделами – автор этих строк как раз проработал два административных документа-схемы – о крещении и о приходской системе, где специальной главой расписан и погребальный вопрос]. Сегодня епархиально-приходская система представляет собою «бюро ритуальных услуг», и с этим фундаментально бороться никто не хочет. И в первую очередь – сами архиереи. Ведь всем понятно: согласиться на решительные реформы в системе, это значит снизить и без того сегодня упавшие доходы и увеличить трудовую нагрузку всем – начиная от свечницы в кассе и заканчивая архиереем. Ведь вместо бездумного «ритуального обслуживания клиента» придется со всеми приходящими в храм тщательно работать, заниматься пастырством, а не очковтирательством. К нашему стыду, у нас для этого нет даже соответствующих кадров. Все выпускники семинарий ориентированы на администрирование храмом и требоисполнительство. Пастырски одаренных – единицы на всю страну.

4. Интересный, достойный материал – очерк прот. Игоря Рябко о пастырском выгорании (с.53-55). Я согласен, что выгорание – это не результат перегрузки, а результат неправильно сделанных акцентов, результат бессмыслицы, которой окрашено, увы, служение современного священника.

5. Рефлексии над роковыми событиями нашей истории столетней давности посвящен материал Виктора Чернова об «обуявшей соли» и «невыученных уроках» прошлого (с.61-64). Киноактер Олег Янковский говорил, что «дурак учится на своих ошибках, а умный – на чужих». Так что изучать уроки истории дело премудрое, но главное – не перемудрить, особенно если «мудришь» в поисках «козла отпущения». Автор его нашел сходу. Оказывается… во всем виновно исключительно духовенство. Интересно читать этот очерк мирянина в журнале для пастырей. Вообще, вторая половина ХХ века окрашена религиозным мазохизмом, пример которого подали Римские Папы эпохи Второго Ватиканского Собора (1962-1965гг.). Те начали у всего мира «просить прощение». Началось с «ужасов инквизиции» и «зверств крестоносцев» (которые посмели сделать попытку отвоевать у мусульман земли, много веков принадлежавшие христианам и кровью завоеванные исламом). Современный понтифик уже просит прощение у извращенцев-гомосексуалистов. Ну и православные, чтоб не отставать, упражняются в религиозном «эксгибиционизме»: жертв требуют просить прощение у палачей или, как минимум, винить себя в том, что палач стал палачом. Дескать, это мы все такие плохие христиане, что из нашей среды повыходили разные сталины, ленины и прочие маньяки революции, как и все граждане Российской Империи, «крещенные в детстве».

Несомненно, на духовенстве лежит огромная ответственность, но только ли на нем? Описанные в статье Виктора Чернова болезни духовенства имели корни не в самом духовенстве, а в том формате его служения, который задавался тогдашней имперской властью. Если присмотреться к истории, то «служителями культа и ритуала» священники стали не при атеистических «Советах», а при Петре Первом. Именно тогда пошла катастрофическая расслойка между «высшим обществом» (тон жизни коего задавали всякие Вольтеры и Бироны и ритм жизни этого общества не совпадал с ритмом жизни Церкви) и массами народа. Уже тогда «религиозность» свелась к формальному посещению храма по праздникам. Почитайте классическую светскую литературу XVIII-XX вв.: религии в этой жизни уделялось самое последнее место (если вообще уделялось). Русская интеллигенция предреволюционного периода смотрела на Церковь либо с подозрением и не пониманием, либо и вовсе с презрением, как на отживший артефакт прошлого. Секулярные принципы общественного уклада прочно прививались низам с самого верху. Виктор Чернов сетует, что пастыри плохо занимались своей пастырской деятельностью в приходских школах. Так учебники для этих самых приходских школ создавались отнюдь не пастырями, а светскими чиновниками и утверждались Синодом под давлением обер-прокуроров, нередко даже формально не принадлежавших к православию. И последнее: те священники, которых так критикует Виктор Чернов, уже взошли на свою Голгофу и принесли искупление своих ошибок. Посмотрим, хватит ли сил пойти их путем современным критикам, когда для них пробьет час испытания!

* * *

Итак, создать журнал для пастырей – дело хорошее, но материалы в нем уже содержатся дискуссионные, а то и низкого качества (или банально перепечатанные из общедоступных изданий). Не продуманно. Прекрасная инициатива пока не получила должного развития.

Архимандрит Феогност (Пушков)

Фото foma.in.ua

Теги: